Чужое лицо. Иван Козлов

вам не идет этот костюм. Надо что-то посвободней.

      Она проворачивает ключ в двери, замок щелкает… Если бы Вика не взяла меня за рукав и легонько не подтолкнула, я бы не нашел сил переступить порог.

      – Ну-ка, пойдем за мной, пойдем…

      Небольшой коридорчик в мягком ворсе ковра, приоткрытая дверь на кухню, вторая… Широкая кровать, торшер, шкаф. Она открывает створки, снимает с вешалки плечики:

      – Вот хороший летний костюм. Не думайте, не с чужого плеча, еще с этикеткой, видите?

      Я ничего не вижу, я стою болван болваном. Ну хоть что-то же мне надо делать, говорить… Все тело – сплошной панцирь.

      – Сбрасывайте-ка с себя тряпки. Ну же!

      Ее рука ложится на мою грудь, легонько теребит застежку-молнию. Я накрываю эту руку своей ладонью и теперь отчетливо чувствую, как грохочет сердце. Вика уже не улыбается.

      – Ну, – говорит она и понемногу отступает, так, чтобы не вырвать пальчики из-под моей ладони. – Ну!

      Не отпуская меня, ложится на кровать, трогает губами щеку, подбородок.

      – Тебе не больно?

      Качаю головой.

      Золотые волосы уже не шлем, они рассыпались нитями по белой подушке.

      – У тебя сердце сейчас выскочит, – говорит она, и руки ее ложатся за мои плечи. – Ты успокойся, успокойся, успокойся!..

      Нет, надо было все же выскочить из ее авто, пусть даже и на полном ходу. Все равно было бы лучше! Я закусываю больные губы, рывком приподнимаюсь, сажусь и прячу лицо в ладони. Сейчас Вика рассмеется, и я уйду. Но она не смеется.

      – Костя, почему тебе плохо со мной? Ты не хочешь меня, да?

      И меня прорывает. Страхи, что копились, что таились внутри, выплескиваются сейчас в словах:

      – У меня комплекс, Вика. Я никогда не был с женщинами. Так получилось: я был уверен, что противен им, и…

      – Ты? Ты противен? И никогда не был?.. Ну и глупыш! Ты глупыш, понял? – Вот теперь она смеется, но совсем не обидно. – А я-то думаю, чего ты как статуя ледяная. Иди в ванную и лезь под горячий душ, оттаивай. А я на кухне ужин соображу. Иди и ни о чем не думай, глупыш!

      Я стою под теплыми струями и оттаиваю. Действительно, что теперь, вешаться, что ли? Уже хорошо то, что признался Вике. Словно груз какой с себя свалил. И хорошо, что она все поняла. Интересно, а это можно вылечить? Может, есть таблетки или ампулы? У меня же все нормально, только страх надо как-то заглушить…

      – Глупыш, я тебе принесла халат, полотенце. И еще знаешь, что принесла? Мы перешли на «ты», а на брудершафт так и не выпили, хоть и договаривались. Ну-ка, подвинься.

      Она держит на подносе две янтарные рюмочки. Обнаженная женщина с искрящимися капельками воды на коже. Становится рядом, груди ее упираются мне в грудь.

      – Держи… Заводим руки… Пьем…

      Я перестаю соображать. Я целую ее, подхватываю на руки, совершенно не ощущая веса, несу в спальню и уже не вижу ничего, кроме ее огромных зеленых глаз, и не слышу ничего, кроме ее глубоких прерывистых стонов, от которых еще больше пьянею и еще меньше понимаю, что это случилось со мной…

      Ночью на нас напал жор. Уже на