Чужое лицо. Иван Козлов

этим товарищам. Девушку бросать на улице тоже нельзя: она в таком состоянии, что просто может вырубиться. Не исключено, что вновь попадется на глаза Максу. Значит, выход один: везти к себе домой. Я не слишком гостеприимный, и в моей квартире был один раз только Санек, и то год назад, на поминках бабушки. Он, думаю, даже адреса не помнит. Выходим к обочине дороги, я голосую и одновременно инструктирую спутницу:

      – В машине не разговаривай ни со мной, ни с водителем. Ясно? Молчи, всю дорогу молчи. Ты слышишь меня, нет?

      Девушка, мертвой хваткой вцепившаяся в мой локоть, не отвечает. Молю Бога, чтоб она все-таки поняла, чего я хочу. Только бы продержалась, только бы не устроила истерику.

      Остановился частник. Я не стал у него ничего спрашивать, просто открыл заднюю дверцу, можно сказать, на руках внес в салон «ауди» спутницу, потом сел рядом с ней.

      Водитель удивленно взглянул через плечо:

      – Чего так уверенно? А может, не по пути нам? Или о цене не договоримся?

      – Обо всем договоримся, – сказал я. – Трогай.

      Его глаза остановились на девушке.

      – В больницу, да? Может, нитроглицерин дать?

      – Спасибо, – сказал я. – Ей противопоказано.

      Сзади почти вплотную к нам подкатила знакомая «Лада».

      – Жми, – попросил я водителя. – Отдельно за скорость плачу. Нам надо быстрее домой, там таблетки.

      – Куда жать-то?

      Слышно, как хлопнули дверцы. Макс, наверное, возится сейчас с замком, над самым моим ухом басит Корин, просит у Блина закурить. Только бы не начали глазеть в наше окно.

      – Пока прямо, – стараюсь говорить приглушенно и чувствую на себе взгляд Корина.

      – Адрес называй. – Водитель наконец-то трогается с места, я удерживаю себя от искушения оглянуться и называю свой район. Только когда проехали метров сто, смотрю через заднее окошко. Троица мирно стоит у машины, курит.

      Удивительное дело, частник денег не взял. Подвез к дому, еще и предложил:

      – Может, помочь?

      Я отказался, протянул ему пятисотку, но он только рукой махнул:

      – Брось ты. У меня мать так умерла. От сердца, на улице.

      Я не понял, к чему это сказано, но легонько, как другу, сжал ему плечо.

      Уже в комнате я наконец вспомнил, что девушку зовут Настя. Заставил ее выпить рюмку водки, открыл банку тушенки и заметил, как легкая тень пробежала по ее лицу. Ну конечно же, ее все эти дни только из банок и кормили, потому она так реагирует на проклятую банку.

      – Сейчас мы суп сварим. Ты будешь суп?

      Молчание.

      Хорошо, что в холодильнике есть немного картошки, луковица, морковь. Пятнадцать минут – и блюдо готово.

      – Бери ложку.

      Настя сидит как истукан, кулачки на коленях. У меня от всех болезней под рукой лишь одно медицинское средство, потому наливаю еще сорок граммов:

      – Пей сама, все равно ведь заставлю.

      От строгого голоса она вздрагивает, машинально берет рюмку, выпивает, не кривится, но все же принимается за суп. Раз, два, три, четыре, пять… Проглотила