Оставленные. Том Перротта

машина в колонне – задрапированная в черное грузовая платформа, на которой не было ни души – только обнаженная говорящая сама за себя пустота.

      Кевин, как мэр, занимал место в одном из двух почетных автомобилей с откидным верхом, ехавших за траурной платформой, – в маленькой «мазде», которой управлял его друг и бывший сосед Пит Торн. Они замыкали автоколонну, медленно двигаясь на расстоянии десяти ярдов позади «фиата спайдера», в котором сидела почетная гостья, симпатичная хрупкая женщина по имени Нора Дерст, Четырнадцатого октября потерявшая всю свою семью – мужа и двоих детей, – то есть, по всеобщему признанию, понесшая самую тяжелую утрату из всех жителей Мейплтона. По имеющимся данным, утром у Норы случился приступ паники, у нее кружилась голова, ее тошнило и ей следовало бы пойти домой, но она преодолела свой страх с помощью сестры и находившегося рядом психотерапевта-волонтера, который был тут как раз на случай такой вот крайней необходимости. Сейчас Нора Дерст, казалось, полностью владела собой, величаво, почти как королева, восседая на заднем сиденье «спайдера», поворачиваясь из стороны в сторону и вяло помахивая рукой в ответ на спорадические взрывы аплодисментов, которыми ее приветствовали зрители, стоявшие вдоль дороги.

      – Людей-то сколько! – громко заметил Кевин. – Не ожидал!

      – Что? – заорал через плечо Пит.

      – Ничего! – так же громко ответил ему Кевин, сообразив, что бесполезно пытаться перекричать оркестр. Духовые шли вплотную к его автомобилю, исполняя энергичную версию темы из полицейского сериала «Гавайи 5.0», причем уже давно, без конца одно и то же; Кевин даже стал сомневаться, знают ли они другие мелодии. Преисполненные нетерпения, музыканты были не в силах сохранять похоронный шаг и постоянно рвались вперед, иногда обгоняя машину Кевина, потом резко подаваясь назад, тем самым, наверняка, сея хаос в рядах пеших демонстрантов, замыкавших торжественную процессию. Кевин изворачивался и так и сяк, пытаясь поверх голов музыкантов разглядеть участников марша, но тех загораживал плотный заслон из бордовой униформы, серьезных молодых лиц с раздувающимися щеками и медных духовых инструментов, сверкающих на солнце как расплавленное золото.

      Вон там, сзади, думал он, и есть настоящий парад, какого еще никто не видел: сотни простых людей идут небольшими группами, кто-то с плакатами в руках, на других – футболки с изображениями исчезнувших друзей или родных. Он видел этих людей на парковке, вскоре после того, как они разбились на отдельные колонны, и был до того потрясен представшим его взору зрелищем – непреходящим горем огромной массы народа, – что с трудом мог прочитать названия на их транспарантах: «Осиротевшие Четырнадцатого октября», «Союз скорбящих супругов», «Матери и отцы почивших детей», «Объединение обездоленных братьев и сестер», «Мейплтон помнит своих друзей и соседей», «Уцелевшие с Мертл-авеню», «Студенты колледжа Ширли де Сантос», «Нам не хватает Бада Фиппса» и т. д. и т. п. В параде также участвовали несколько