Ляля. В.К.Стебницкий

за что не нарушил вашего уединения.

      Было непонятно, смеётся ли он или просто любезен – Ляля склонялась к мысли, что Шершиевич втайне потешается над ней. «Ну и пусть его! – решила она. – Чтό мне в нём? Как приехал, так и уехал!» И она решительно поднялась.

      – Не угодно ли вам пройтись? – сказал он, согнув в локте руку. – У вас здесь, кажется, красивые места.

      Ляля взглянула на него испытующе, но, разомлев ото сна, почувствовала себя не в силах сердиться или ломать голову над иным смыслом его слов и просто оперлась на предложенную руку.

      Довольно долго они шли молча, и она была вынуждена признать, что молчать с ним легко и приятно. Они ушли уже довольно далеко, когда Шершиевич заговорил.

      – Вы останетесь или вернётесь в Москву?

      Вопрос застал Лялю врасплох, и она ответила не сразу.

      – Пожалуй, вернусь. Что делать здесь зимой?

      – А что делать в Москве?

      – У меня там есть… занятие. – Она замялась, и он это, кажется, заметил, но виду не показал.

      – Да, я читал. У вас есть слог.

      Ляля опять вспыхнула. Какой, право, несносный человек: что бы он ни сказал, она перед ним себя чувствует девчонкой!

      – Мама показала?

      – Ольга Константиновна очень гордится и… она беспокоится о вас. Что естественно для матери, – поспешил добавить он.

      Ляля решила оставить это замечание без внимания, и несколько минут они шли молча.

      – А вы не думали обосноваться в уезде?

      – В уезде? С какой целью?!

      Шершиевич расхохотался. Смеялся он раскатисто, со всхлипами, и Ляля невольно заразилась его весельем. Отсмеявшись, он утёр тыльной стороной руки выступившие слёзы, потом опомнился и достал из кармана кипельно-белый платок.

      – Что в моих словах так вас рассмешило? – спросила она, силясь придать голосу строгость.

      – Вы сказали это так, словно в уезде живут одни бездельники да замшелые пни.

      – Так и есть.

      – Но ведь я же вот живу здесь, а я, смею надеяться, ни одно, ни другое. – Он неожиданно серьёзно заглянул ей в глаза.

      – Вы другое дело. А женщине в уезде можно жить, только если выйти замуж, – ответила она неожиданно для самой себя. Его взгляд имел на неё непреодолимое гипнотическое действие, вынуждая говорить вещи, которые она бы не произнесла при других обстоятельствах.

      – А замуж вы, верно, не хотите.

      Это было похоже на колкость, и Ляля не на шутку вспылила. Она развернулась и решительно зашагала в сторону дома, бросив на ходу:

      – Идёмте, Павел Егорович, мама нас уже заждалась.

      Он её нагнал и, прилаживаясь к её шагу, пошёл рядом. Когда за поворотом дороги открылся дом, он проговорил:

      – Вы зря сердитесь на меня, Елена Васильевна. Я сказал так только оттого, что мне бы не хотелось видеть вас засушенным цветком…

      Ляля остановилась на полном ходу и резко обернулась, так что они с Шершиевичем даже столкнулись. Их лица оказались при этом очень близко друг к другу.

      – Что вы имеете