Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле. Александр Юрченко

сенях заминувшемуся, донеслись слова Софьи. Говорила, видимо, с Дмитрием Траханиотом: «Владыка, письмо прислал. Говорит, знает начальствующего у еретиков. Сжечь бы это племя поганое, с корнем бы вырвать из земли Московской».

      Уходил Курицын с тревогой на сердце… В раздумиях не заметил дьяк, что в толпе мастеровых и подмастерьев за ним продиралась внешне неказистая хромоногая фигура в чёрном облачении, сопровождавшая его вплоть до родимого очага.

      Дело четвёртое. Еретики новгородские и московские

      Ночь была чёрная, беспросветная… Верхушки кремлёвских соборов растворялись в кромешной тьме без остатка, так что кресты и купола составляли с небесным сводом единое целое – прочное, незыблемое и материальное – не пробиться через такую твердь ни ангелу, ни дьяволу, ни свету далёкой звезды. Только одно окошко во всём Кремле тускло мерцало, передавая трепетные колебания пламени тихо угасающей свечи, но и этот свет терялся уже на протяжении первых десяти сажень.

      И Кремль, окружённый сплошной каменной оградой, превращался в непроницаемый чёрный купол – переверни его вверх дном, получится котёл, в котором, как в крестьянской печи, варятся силы добра и зла: и не отделить чёрного от белого, были от небыли, силы от бессилия, веры от неверия. А есть ли место в этом котле для человека мыслящего, сомневающегося и совестливого? Может ли кто-нибудь открыть его плотно прилегающую крышку и, выпустив порцию пара, уменьшить давление, которое испытывает на себе всяк в нём варящийся?

      В митрополичьих палатах было натоплено. Погода в Москве ещё не устоялась, бесновалась природа: то в холод бросала, то в жар. Разговор вели двое.

      – Проводил его до самого дома, – докладывал Владыке согбенный чернец.

      Лицо его, покрытое глубокими отметинами-оспинами, напоминало перележавшую в тепле продолговатую тыкву.

      – И что он? К протопопу Алексею в Успенский собор захаживал?

      Митрополит Зосима сидел на кровати в подряснике, он только что отслужил всенощную в церкви Ризоположения, которую ещё митрополит Иона заложил в Кремле наподобие константинопольской Влахернской церкви, хранившей ризу, пояс и покров Божьей Матери.

      «Упрел весь. Недалеко и хворь отхватить. Благо, в Кремле всё рядом: и служба, и дом», – Владыка налил в чашу черёмуховой настойки, добавил две ложки мёду и размешал.

      Чернец расстегнул ворот холщёвой рясы, большего не позволял устав, и вытер пот со лба краем рукава.

      – Нет, Владыка, в Успенский не захаживал.

      – Странно, – митрополит Зосима сморщил и без того крохотный нос-пуговку. – С протопопом Алексеем дружен он. Должен был зайти и новостью поделиться. Царевна Софья сказывала при нём о ереси новгородской и о письме Владыки Геннадия. Говорят, и бровью не повёл.

      Чернец беспомощно развёл руки.

      – Ты скажи Феофил, в чём та ересь проявилась, о которой архиепископ Геннадий писал? Ты ведь у митрополита Геронтия в доверии был. Чай, много разговоров в митрополичьих палатах слыхивал?

      Феофил