Краски жизни. Елена Александровна Асеева

которая с не меньшей стремительностью в виде ярко-красного отблеска упала вниз, нырнув в густые и поднявшиеся почти до колена сумрачные пары, скрывающие не только окрестности этого места, но и понимание небес, земли, звуков, запахов, и, кажется, даже ощущения самой жизни.

      – Нет, – вновь повторил мужчина и слегка сдвинул свои тонкие белесые брови, отчего его низкий лоб покрытый сетью морщинок стал похож на трещиноватую кору дерева, – на тот момент твой муж уже умер. Всего только отбивало бой его сердце. А мозг уже погиб. И он бы не смог услышать, почувствовать. И сердце его остановилось не от больничной тоски, а потому как не смогло больше работать, перекачивать кровь, – Кирилл смолк и в упор уставился на Зою. Пожалуй, что заглянув в ее зеленые глаза, прямо в самые их глубины. И женщине неожиданно показалось, что сквозь черноту его широких глаз, а вернее через белизну узкой щели, заменяющей зрачок, проступили столь ею любимые глаза Алёшки, серые, дымчатые, сумеречные с легкой капелью в них коричневого. Так словно откуда-то изнутри этого странного мужчины на нее в упор посмотрел ее любимый человек, единственный и незабываемый. Зоя тягостно вздрогнула и всего только на миг отвела взгляд в сторону, а когда вновь посмотрела в лицо Кирилла, его глаза оказались прежними, необычайно широкими и глубокими с черной радужкой, полностью заполнившей пространство белка, и белой узкой щелью вместо зрачка, отчего стало ясно, что виденное лишь почудилось. Также как все это время ей казалось, мнилось, что стоило только тогда войти в реанимационную палату и Алёшенька, Лёшенька, Лёшка бы очнулся, вышел из комы, выздоровел, и, они смогли продолжить их такую разную совместную жизнь, однозначно, теперь оцененную как самая счастливая.

      – Я хочу его увидеть… увидеть, прикоснуться, обнять, поцеловать, – отозвалась Зоя почему-то подумав, что если так скажет этот мужчина, подпертый со спины и боков, да укутанный до колен в сумеречные тона, подарит ту встречу. – И пусть ценой того станет остаток моей жизни, – это она сказала много тише, шепнув, словно окончательно теряя связь с голосом, а может и телом, потому едва сама себя расслышала.

      Еще секунда и женщине стало тяжело дышать, так что она открыла рот, а кружащая подле пепельно-сизая мга не просто стал густеть, а прямо-таки пузыриться. Липкими лоскутами она принялась свешиваться сверху и лохматыми концами начала касаться белоснежных прямых волос Кирилла. Покачиваясь перед глазами Зои та морока, вроде маятника неожиданно вызвала очередные воспоминания, только не связанные с уходом Лёшки, а вырванные из текста трагедии «Фауст» Гёте:

      «Зачем ты горячишься? Не дури.

      Листка довольно. Вот он наготове.

      Изволь тут расписаться каплей крови», – сказанные Фаусту самим Мефистофелем. И женщине тотчас подумалось, что еще минута не больше, и эти самые слова озвучит уже Кирилл. Тот, впрочем, ничего не проронил и даже не ответил, лишь кособоко