Романы Ф. М. Достоевского 1860-х годов: «Преступление и наказание» и «Идиот». Н. Ю Тяпугина

вскричал он: – он и не передавал ее! О, я должен был догадаться! О, пр-р-ро-клят… Понятно, что она ничего не поняла давеча! Да как же, как же, как же вы не передали, о, пр-р-ро-клят…

      – Извините меня, напротив, мне тотчас же удалось передать вашу записку, в ту же минуту как вы дали, и точно так, как вы просили. Она очутилась у меня опять, потому что Аглая Ивановна сейчас передала мне ее обратно.

      – Когда? Когда?

      – Только что я кончил писать в альбом, и когда она пригласила меня с собой. (Вы слышали?) Мы вошли в столовую, она подала мне записку, велела прочесть и велела передать вам обратно.

      – Про-че-е-сть! – закричал Ганя чуть не во всё горло: – прочесть! Вы читали?

      И он снова стал в оцепенении среди тротуара, но до того изумленный, что даже разинул рот.

      – Да, читал, сейчас.

      – И она сама, сама вам дала прочесть? Сама?

      – Сама, и поверьте, что я бы не стал читать без ее приглашения.

      Ганя с минуту молчал и с мучительными усилиями что-то соображал, но вдруг воскликнул:

      – Быть не может! Она не могла вам велеть прочесть. Вы лжете! Вы сами прочли!

      – Я говорю правду, – отвечал князь прежним совершенно невозмутимым тоном, – и поверьте: мне очень жаль, что это производит на вас такое неприятное впечатление.

      – Но, несчастный, по крайней мере, она вам сказала же что-нибудь при этом? Что-нибудь ответила же?

      – Да, конечно.

      – Да говорите же, говорите, о, чорт!..

      И Ганя два раза топнул правою ногой, обутою в калошу, о тротуар.

      – Как только я прочел, она сказала мне, что вы ее ловите; что вы желали бы ее компрометировать так, чтобы получить от нее надежду, для того чтобы, опираясь на эту надежду, разорвать без убытку с другою надеждой на сто тысяч. Что если бы вы сделали это, не торгуясь с нею, разорвали бы всё сами, не прося у ней вперед гарантии, то она, может быть, и стала бы вашим другом. Вот и всё, кажется. Да, еще: когда я спросил, уже взяв записку, какой же ответ? тогда она сказала, что без ответа будет самый лучший ответ, – кажется, так; извините, если я забыл ее точное выражение, а передаю как сам понял.

      Неизмеримая злоба овладела Ганей, и бешенство его прорвалось без всякого удержу:

      – А! Так вот как! – скрежетал он: – так мои записка в окно швырять! А! Она в торги не вступает, – так я вступлю! И увидим! За мной еще много… увидим!.. В бараний рог сверну!..

      Он кривился, бледнел, пенился; он грозил кулаком. Так шли они несколько шагов. Князя он не церемонился нимало, точно был один в своей комнате, потому что в высшей степени считал его за ничто. Но вдруг он что-то сообразил и опомнился.

      – Да каким же образом, – вдруг обратился он к князю, – каким же образом вы (идиот! прибавил он про себя), вы вдруг в такой доверенности, два часа после первого знакомства? Как так?

      Ко всем мучениям его не доставало зависти. Она вдруг укусила его в самое сердце.

      – Этого уж я вам не сумею объяснить, – ответил князь.

      Ганя злобно посмотрел на него:

      – Это уж не доверенность ли свою