Антон Павлович Чехов в школе. Н. Ю Тяпугина

он в этой ситуации не видит, если дважды посвящает Нину в эту страшную аналогию. Нине бы задуматься над этим, пока не поздно. Но нет, поздно, медальон с литературной цитатой-признанием уже подарен: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми её».

      И хотя Заречная слова Тригорина задумчиво повторяет: «Да, чайка…» – но ничего изменить уже не может. Она уже в полете за любовью и славой. Именно так она и понимает счастье. Потом жизнь, кажется, сделает всё, чтобы «подстрелить» её: предательство любимого, смерть их ребенка, профессия, в которой надо ездить в вагоне третьего класса и выносить ухаживания образованных купцов. Одним словом, «груба жизнь!» – но Нина борется, она спорит с судьбой, она не соглашается на вариант подстреленной птицы. Вот почему в последней сцене с Треплевым она трижды (!) говорит: «Я – чайка…Нет, не то…»

      Путь её в искусстве не усыпан розами. К своему успеху она пришла через сомнения и разочарования, но смогла преодолеть всё, и теперь её судьба – не «сюжет для небольшого рассказа». Она говорит о себе: «Я уже настоящая актриса, я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя прекрасной. А теперь, пока живу здесь, я всё хожу пешком, всё хожу и думаю, думаю и чувствую, как с каждым днем растут мои душевные силы…»

      Во время последнего свидания с Треплевым, в письмах к которому она подписывалась Чайкой, Нина взволнованно и несколько сумбурно пытается найти для себя ответ на вопрос о своем призвании, цели, вообще – о своей жизни. Неужели и в самом деле, она – подстреленная чайка? Неужели, и в самом деле, можно уложить её жизнь и страдания в простенькую схему тригоринского сюжета?

      В ходе этого разговора ей удается овладеть своим волнением и, наконец, сформулировать то, что уже жило в душе и мысленно спорило с Тригориным: «Я чайка…Нет, не то…Я актриса…»

      Это важнейший итог и «общая идея» Нины Заречной, рожденная в самой гуще «грубой жизни»: «Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле – всё равно, играем мы на сцене или пишем – главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни».

      Если сравнить это с «итогами» других художников, то получится впечатляющая картина.

      Для Аркадиной по-прежнему, в первую очередь, важен успех, блеск и овации («Как меня в Харькове принимали!» и т. д.)

      Тригорин, видимо, не слишком преувеличивает, когда говорит, что, если бы жил он в усадьбе у озера, то успешно поборол бы свою страсть к писательству и вообще – удил бы рыбу.

      Треплев потерялся в искусстве и жизни. Он, пожалуй, один по-настоящему понимает, сколь ценны итоги Заречной. И потому – печально – говорит ей: «Вы нашли свою дорогу, вы знаете, куда идете, а я всё ещё нахожусь в хаосе грез и образов, не зная, для чего и кому это нужно. Я не верую и не знаю, в чем моё призвание».

      Как видим, самые значительные обретения, конечно, у Нины. Она устояла в конфликте не с Тригориным, –