Перевод с подстрочника. Евгений Чижов

в нём жил с семьёй старший референт министра путей сообщения Коштырбастана, месяц назад переведённый на дипломатическую службу и отправленный советником посла в Бельгию. Касымов сообщил об этом, по-хозяйски распахивая одну за другой двери пустого двухэтажного здания со внутренним двором, вокруг которого располагались по периметру кухня, душевая, гараж, дом для гостей, дом прислуги и ещё несколько помещений неопределённого назначения. Всё это жилое пространство, где могли свободно уместиться человек тридцать, поступало в пользование Печигина. Показав и рассказав всё необходимое, Касымов обошёл комнаты, полные застоявшегося пыльного солнца, и вручил Олегу связку ключей.

      – Ну, по маленькой за твой приезд, и оставляю тебя отдыхать с дороги.

      Он плюхнулся в кресло, а неотступно следовавший за ним водитель без приказания пошёл за оставшимся в машине коньяком.

      – Как продвигается перевод?

      – Туго, – признался Печигин. – Ни один поэт мне ещё так тяжело не давался. Даже Целан у меня легче шёл, даже самые тёмные стихи Уоллеса Стивенса… Понимаешь, чтобы переводить, мне нужно представлять себе автора, как бы почувствовать его изнутри. А я не вижу поэта у власти, возглавляющего страну, поэта и политика одновременно. Для меня это противоположные сферы, мне не хватает воображения совместить их.

      – Представь себе Гёте или Навои, бывшего эмиром Герата. А ближе к нашему времени – Мао Цзэдуна и Хомейни, Сталина и Рашидова, Андропова или Ниязова. Почему обычный человек, чем бы он ни зарабатывал себе на жизнь, может писать стихи, а большой политик не может? У нас в Азии поэт на троне – вообще обычное дело. Поэтами были Бабур и внук Тамерлана Улугбек, Байсонкур, Байрамхан, Малик-шах и уйма других.

      – Да, да, читал, знаю… Но я не понимаю человека, облечённого высшей властью, сама по себе власть для меня чёрная дыра какая-то… Чтобы решить, переводя стихотворение, какой из двух-трёх синонимов выбрать, я должен угадать, какой выбрал бы он… А может, устал я просто…

      – Нет, это всё иначе происходит. Совершенно иначе! – Тимур подался вперёд, так что рубаха натянулась на животе, грозя сорвать пуговицы, одним махом опрокинул разлитый водителем по рюмкам коньяк. – Народный Вожатый не выбирает – он берёт! Берёт первые попавшиеся в минуту вдохновения слова, и все сразу видят, что это и есть самые лучшие, то есть что они лучше, чем лучшие, – даже если они хуже. Он не перемарывает черновиков, не перебирает вариантов, никогда ничего не зачёркивает – я же говорил, что он не ошибается в поэзии точно так же, как и в политике. Его стихи рождаются сразу и набело. Он нарушает все правила, для него их просто не существует, а потом авторы словарей и грамматик выводят из его нарушений новые правила. И в итоге всё равно выходит, что сильнее и точнее, чем он, сказать невозможно!

      – Я в нём как-то теряюсь. Не вижу его границ.

      – А у него и нет тех границ, какие свойственны обычным людям. Ни границ, ни ограничений, ни запретов. Я же тебя предупреждал, он человек другого уровня, совсем иных масштабов! Ну ладно, тебе ещё многое предстоит понять, за этим ведь