Олома Милагричи. Лидия Николаевна Гусева

когда некоторые особы всё-таки интересовались их геральдикой, то они шутливо отвечали: «Нет ничего священнее, чем слово «madre», конечно, «Мама Синти»». Вот почему Насте не удалось разгадать эти символы. Она привязывала их к имени Конкордии или Констанции.

      Кони, чтобы не столкнуться в коридоре с отцом, подождала, когда он вернулся. Но вернулся он не один, а с прислугой – нянечкой и бывшей кормилицей Констанции. Мария была для них, как член семьи. Ей доверяли многое. Мать тут же дала инструкции ещё достаточно молодой, сорокалетней женщине. Как и что делать с раненым. Со словами: «Надеемся на тебя и на Божью помощь», – они вышли. Когда шуршание длинного платья графини стало не слышно, Констанция вбежала в эту лазаретную комнату.

      – Кормилица! – бросилась она к ней, – только не говори, что я здесь, – девушка уже направлялась к раненому молодому человеку. Глаза его были закрыты, дыхание не ровное и тяжёлое. Не понятно, если бы он спал, то руки точно были бы расслаблены, а его кулаки были крепко сжаты.

      – Мадонна! Что с ним? – со слезами на глазах воскликнула девушка.

      – Ты мне, дорогуша, лучше скажи, как ты оказалась здесь? Тебя ведь закрыли, пока эта бойня творилась на улицах. Кто тебя выпустил, bambina? Ох, и намылят мне шею из-за тебя!

      – Я сама вышла. Тайно, не говори родителям, – взмолилась Констанция.

      – Что с тобой поделаешь, amore mio. Разве я когда-нибудь выдавала тебя? – нянька обняла свою воспитанницу. – Ты давай иди, иди уже. Скоро и родители точно придут к тебе желать спокойной ночи.

      – Да, да, сейчас побегу, – девушка дотронулась до локтя юноши, но он даже не вздрогнул, тогда погладила руку. Он также не чувствовал прикосновений.

      – Ты видишь, он в беспамятстве, комой это называется. Ничего, пройдёт всё, очухается, – тараторила вечно жизнерадостная нянька.

      Не веря, что он в коме, девушка пыталась разжать кулак юноши, это ей не удавалось. Он словно намертво держал древо знамени революции.

      – Расскажешь мне завтра о его состоянии, приходи пораньше, – Констанция умоляюще посмотрела на кормилицу.

      – Иди уж! С первым лучом солнца зайду! – как няня любила свою молочную дочку, знали все.

      Девушка пробралась к себе в комнату тайными ходами, и во время успела закрыть дверь на ключ, как тут же сначала тактично постучала, а потом стала открывать её ключом мать.

      – Кони, детка, ещё раз извини нас с отцом, что закрыли тебя на целый день. Потому что то, что творилось на улицах и площадях – это не для твоего ранимого сердечка.

      Констанция в первый раз не возражала, а покорно молчала.

      – Понравился тебе ужин и обед? Мария покормила тебя? – продолжала расспрашивать мать.

      Дочь только кивала утвердительно головой, в её глазах стоял ещё красивый, бесстрашный и, к сожалению, полу умирающий образ юноши. Она была готова броситься на грудь матери и расплакаться, но сдерживала себя, как могла. Только и выдавила из себя:

      – Povera Italia, бедная моя Италия…

      Мать поцеловала любимую дочку, а Констанция