Чернорабочий. Егор Мичурин

странах, я, подходя к магазинам, по привычке буду снимать с плеча рюкзак и тянуть за язычок молнии, готовясь к проверке. И удивленно заходить внутрь без какого-либо досмотра. После стандартных процедур, знакомых каждому прилетающему в другую страну, успешно получив свой багаж (который довольно долгое время так и представлял собой две большие сумки по двадцать килограмм каждая), я вышел в полутемный зал с толпой встречающих, где выше всех прыгал, помахивая при этом табличкой с надписью «Сохнут – репатрианты», невысокий мужчина в очках, при перекошенном на сторону галстуке, в мятом льняном пиджаке и почему-то в бейсболке, явно скрывавшей обширную лысину. И тут оказалось, что те, кого я было принял за своих будущих соотечественников, ввинтились в скопление цветов и воздушных шариков, с редкими вкраплениями держащих их людей, где благополучно исчезли. Вокруг меня раздавались сухие щелчки фотоаппаратов, детский плач, смех, выкрики по меньшей мере на десяти языках, где-то вдалеке звучала музыка, и посреди всей этой какофонии мой прыгающий дядька с табличкой и фанатичным блеском в глазах начинал казаться чуть ли не родным.

      (Кстати. В семидесятых годах, когда советская машина дала какой-то сверхъестественный сбой, малочисленной группе евреев удалось репатриироваться. В аэропорту Бен-Гурион советских репатриантов встречали как героев, со всей возможной помпой, здесь было очень много журналистов, в том числе и с телевидения. Когда один из них сунулся с микрофоном к ошалевшему от всего этого капиталистического великолепия советскому инженеру с вопросом, вроде «ну, как?!», тот честно ответил на весь Израиль: «Какой балаган!» С тех пор слово «балаган» прочно вросло в иврит в значении «беспорядок, суета», и многие, если не все, коренные израильтяне даже не подозревают об его истинном происхождении.)

      Я рванул к представителю «Сохнута», который отечески улыбнулся и сказал, застенчиво глядя на мой бейджик:

      – Прстм нзмы аптвн!

      Потом перевел свой взгляд куда-то в район моего подбородка и почти прошептал умоляюще:

      – Пждь пжсты мтлкы джмсь стны.

      После чего отвернулся от меня и продолжил рьяно размахивать табличкой, подпрыгивая при этом. Надо сказать, что минимальное представление об иврите у меня все-таки было, сказывались несколько уроков в ульпане (классы для изучения иврита при «Сохнуте») перед отъездом, да и теоретически я был довольно-таки подкован, знал, что иврит входит в группу семитских языков, гортанность свою он позаимствовал из арабского, есть также множество производных из английского, а некоторые суффиксы и окончания пришли из русского.

      Но слова, произнесенные моим встречающим, больше всего напоминали язык космических пиратов из книг Кира Булычева, а уж оттуда в иврите никаких заимствований точно быть не может. Или?… Пребывая в несколько обалделом состоянии, я слишком сильно дернул тележку со своими сорока килограммами багажа, она неожиданно легко подалась, и, согласно всем выводам физиков