Чернорабочий. Егор Мичурин

мне хозяевами. Вернувшийся Вова с усмешкой понаблюдал за моими действиями, потом включил телевизор и нырнул в перипетии какого-то боевика. В течение минут двадцати тишину в комнате нарушали только сопение Юры, шуршание дисков, вытаскиваемых мной из их обиталищ, и периодически возобновляемые звуки стрельбы и взрывов: диалогов в фильме, за их явной ненадобностью, почти не предусматривалось. Наконец, я с сожалением отодвинул от себя гору кляссеров и кивнул на жалкий холмик из двенадцати-пятнадцати компактов.

      – Вот, – гордо сказал я, – отобрал!

      Вова проворно подскочил и подошел к компьютеру.

      – Отобрал, так вперед. Знаешь, как машинкой-то пользоваться, да?

      – Ага!

      – Тогда садись, пиши.

      Пока я занимался пиратством, благо в компьютере у Уток было два дисковода и процесс шел практически непрерывно, в голове крутились мысли о том, как начать разговор на тему, которая меня интересовала не меньше дисков с музыкой. Но Вова стартовал первым.

      – Даня, а ты где работаешь?

      Я чуть не поперхнулся оливкой. Надо же!

      – Ну…

      – Что «ну»?

      – Как раз об этом хотел с вами… то есть с тобой поговорить.

      – Да? Ну что ж, говори. И пить не забывай. – Он снова наполнил мой стакан и поставил его рядом с клавиатурой. – Только не пролей.

      Я отхлебнул еще вина и заговорил, старательно подбирая слова. В общем, рассказал Вове-Утке о своих душевных терзаниях, о разговоре с дядей Мыколой и о том, что я не придумал еще, что мне делать дальше. С этого места мой монолог почему-то съехал на родителей, и, увидев, как запершило у меня в горле, Вова ловко перевел разговор в другое, деловое русло.

      – Так, подожди, а с квартирой-то что? Ну, твоей, там?

      – Я соседке денег немного оставил, из маминых сбережений, чтоб она присматривала. Потом решу что-нибудь…

      Вова посмотрел на меня как на идиота.

      – А ты не думал ее сдавать? Так хата без дела и будет стоять, что ли, пока не «придумаешь что-нибудь», да?

      – Я… хм, да кому нужны те две комнаты, без ремонта, район поганый, да еще в (я назвал свой город). И еще, ну, в общем, называй это фобией или чем хочешь, но я не хочу, чтоб в моей, то есть в бывшей маминой с отцом квартире жили чужие люди…

      Последние слова я почти прошептал, но Утка, кажется, все понял. И даже отвел взгляд, в котором явственно читалось, что соседка миндальничать с дополнительной жилплощадью уж точно не будет.

      – Ну, тогда конечно.

      Я покраснел, но продолжил гнуть свою линию:

      – Там правда цены на жилье смешные.

      – Да уж, посмешнее, чем здесь, – хмыкнул Утка. – А по поводу работы послушай-ка…

      Он как можно деликатней постарался объяснить мне, что отношение его к моей персоне никак не изменится в любом случае, «хотя лежат пузом кверху и проедают различные пособия и денежные переводы от родственников только мудаки, учти», но вопроса о том, что делать дальше, не существует.

      – Конечно,