Спецназовец. Шальная пуля. Андрей Воронин

убивать всяких ротозеев, но, согласись, пользы от них гораздо больше, чем вреда!

      – Ни черта не понимаю, – беспомощно признался Асташов и залпом выпил почти полстакана виски для прочистки мозгов. – Электричество приплел… Какой двигатель может работать на исламском терроризме?

      – Двигатель карьерного роста, – не задумываясь, ответил Томилин. – Кто потворствует терроризму, хотя бы даже бездействием, тот, несомненно, никудышный работник и не очень хороший человек. А тот, кто, не щадя себя, с терроризмом борется – тот, понятное дело, красавец, с какой стороны на него ни глянь. Так, по крайней мере, говорят по телевизору. В реальной жизни все чуточку сложнее, и, чтобы твой вклад в дело борьбы с международным терроризмом оценили по достоинству, о нем должна знать общественность – по возможности, широкая, но узкая для начала тоже сойдет.

      – То есть? – подался вперед Игорь Геннадьевич. Он неожиданно почувствовал, что почти трезв и испытывает все возрастающий интерес к разговору, который, кажется, начал становиться конструктивным.

      – Н-ну, допустим, так… – Томилин на минуту задумался, теребя двумя пальцами нижнюю губу. – Допустим, так, – повторил он уже более уверенным тоном. – Предположим, на ближайшей коллегии своего министерства ты попросишь слова… Это возможно?

      – Вполне. Только зачем?

      – Попросишь слова и произнесешь пламенную речь.

      – О чем?

      – О том, о чем мы с тобой уже битый час толкуем: о состоянии системы безопасности аэропортов и возникающей в связи с этим реальной угрозе жизни и здоровью людей. О разваленной кинологической службе, о фактическом отсутствии контроля в пассажирских терминалах, о безоружных ментах, бездействующем оборудовании и разворованных деньгах… Нет, – перебил он себя, – о деньгах, пожалуй, не стоит. А то порвут на конфетти прямо в зале заседаний. Накинутся всем президиумом и раздерут в клочья.

      – И так раздерут, – пожал плечами Асташов. – Ты же знаешь, критиковать у нас можно и должно исключительно сверху вниз, но ни в коем случае не наоборот. Затопчут, с дерьмом смешают и спустят в канализацию! После такого выступления я на своем месте и дня не проработаю. Да что там дня – часа!

      – Да куда ж ты денешься, – возразил Томилин. – На ваших коллегиях, как я понимаю, присутствуют люди с самого верха – смотрят, слушают, держат большое начальство в курсе. Так?

      – Ну, допустим.

      – Вот. Значит, за критику, тем более конструктивную, тебя с работы выгнать не посмеют.

      – Но и житья не дадут, – добавил Асташов, подливая себе виски. – Через месяц взвою и сам убегу.

      – Придется потерпеть, – равнодушно ответил Томилин. – Зато, когда все произойдет именно так, как ты предсказывал, когда эти разъевшиеся на казенных хлебах взяточники начнут пробками вылетать из своих кресел, там, – он уставил указательный палец в потолок, – обязательно вспомнят о тебе. Где, скажут, этот дальновидный и бескомпромиссный господин…