Проблема с миром. Джо Аберкромби

благословенны, чем те, кто достигает цели.

      – Вот уж не сказал бы.

      – От попытки вреда не будет.

      – В этом я тоже сомневаюсь, – пробормотал Броуд, поднимаясь следом за ней по ступеням.

      От двери Савин показалась ему такой же, как обычно: спокойной и выдержанной. Но взглянув на нее поближе при свете фонаря, Броуд сразу понял, что что-то не так. Края ее ноздрей были болезненно-розовыми, в глазах горел возбужденный огонь, из парика выбилась прядка. Потом он заметил на ее жакете бледные следы подтекших пятен – у нее это было более шокирующим, чем полная нагота у кого-нибудь другого.

      – Леди Савин, – проговорил он. – Вы уверены, что вам стоит сейчас здесь быть?

      – Ваша забота чрезвычайно приятна, но у меня крепкие нервы.

      – Это конечно. Я думаю не о вас. – Он понизил голос. – По правде говоря, когда вы рядом, из меня вылезает все самое худшее.

      – Ваша беда, мастер Броуд, в том, что вы путаете лучшее в себе с худшим. Мне необходимо, чтобы работы на канале продолжились с завтрашнего утра. С раннего утра. Мне нужно, чтобы канал наконец открылся и начал приносить мне деньги!

      Последнее слово она прорычала, оскалив зубы, и от ее ярости у Броуда заколотилось сердце. Она была на голову ниже, и он был бы сильно удивлен, если бы она весила хотя бы половину того, что весил он. И тем не менее эта женщина его пугала. Не из-за того, что она могла сделать – из-за того, что она могла заставить сделать его.

      – Так что идите и позаботьтесь о том, чтобы это произошло, будьте лапочкой.

      Броуд бросил взгляд на Зури. Ее черные глаза поблескивали в темноте.

      – Все мы лишь персты на длани Господа, – пробормотала она, виновато пожимая плечами.

      Броуд опустил взгляд на собственную ладонь и медленно сжал ее в кулак, чувствуя, как ноют костяшки.

      – Как скажете.

      Он двинулся обратно сквозь темное пространство склада, слыша эхо своих шагов, направляясь к островку света в дальнем конце. Он говорил себе, что пытается изображать энтузиазм. Играть роль. Но актер из него всегда был никудышный. Правда же заключалась в том, что он едва мог дождаться, пока дойдет до цели.

      Должно быть, Худ увидел что-то в его глазах. Он принялся извиваться на своем стуле, словно мог каким-то образом увернуться от того, что на него надвигалось. Но это не получилось еще ни у кого.

      – Эй, погоди-ка…

      Татуированный кулак Броуда вмазался в его ребра. Стул покачнулся, но Баннерман поймал его и снова пихнул вперед. Другой кулак пришелся Худу с другой стороны, и тот скрючился, пуча глаза. Несколько мгновений он оставался так, трясясь, с наливающимся кровью лицом. Потом хрипло глотнул воздуха, и его стошнило.

      Струя рвоты брызнула на его колени, расплескалась по полу, и Баннерман отступил назад, угрюмо осматривая свои новенькие сияющие ботинки.

      – О, у нас снова блевун!

      Броуду потребовалось большое усилие, чтобы не ударить еще раз. Чтобы как-то взять себя в руки и начать говорить. И когда он заговорил, то сам удивился, насколько спокойно звучал его голос:

      – Для обмена любезностями