Дикий американец. Олег Эсгатович Хафизов

зубы.

      – Это вы, господа… Это уж, как хотите… – пробормотал Фридерици, застегивая мундир и надевая шляпу.

      – Ромберх! Лейтенант Ромберх! – крикнул граф так неожиданно и страшно, что все вздрогнули. В люке показалось бледное лицо отрезвевшего лейтенантика. Он, верно, решил, что его решили принять в игру, и вопросительно переводил взгляд с Толстого на моряка и обратно.

      – Я попрошу вас, господин Ромберх, быть моим секундантом, – строго сказал Толстой приятелю.

      – Я здесь никого не знаю, разве господин живописец? – обратился ко мне моряк. Руки его тряслись, но робость уступила резигнации отчаяния.

      – Я человек мирный… – начал я.

      – Если он откажется, я его самого брошу за борт, – сказал граф, не глядя на меня, как если бы речь шла об отсутствующем лице.

      – Вы только растолкуйте, что и как, – пролепетал я, слабея в ногах.

      – Это не извольте беспокоиться. Объясним-с, – пообещал Толстой.

      Вчетвером мы взошли на ют и стали переговариваться парами. Ромберх взял меня под руку и отвел в сторону, откуда его шепот прекрасно достигал обоих дуэлистов.

      – Мы обязаны просить соперников примириться… – начал этот мальчик со своей обычной важностию, и из меня невольно вырвалось:

      – Ах, как славно бы!

      Но Ромберх с нажимом продолжал:

      – Однако граф мириться не намерен, а изволит, как оскорбленное лицо, выбрать пистолеты дуло в дуло.

      – Когда он с десяти шагов попадает в туза? – не сдержался моряк.

      – Могу вас разрубить! – весело крикнул граф со своего конца кормы.

      – Господа, я попрошу! – прикрикнул на них Ромберх, упиваясь своей ролей.

      – Да оставьте вы эту китайщину!

      Быстрым шагом граф прошёл между нас прямо к моряку.

      – Стреляться вы не хотите, – быстро заговорил он ему прямо в лицо. – Рубиться, как видно, не умеете. На вилках, что ли, с вами драться?

      – Господин секундант! – отдернулся моряк. – Передайте графу Толстому, что я предлагаю морской дуэль!

      Положение становилось все более диким и было бы комическим, ежели бы дело не шло о жизни и смерти. Словно на сцене глупой фарсы, два актера перекрикивались через посредников и делали вид, что не слышат друг друга. Я с душевной тоскою ждал окончания сего нелепого представления, каково бы оно ни было.

      Вдруг Толстой подхватил под руку Ромберха и увлек его в сторону, что-то шепча на ухо.

      "Что за морской дуэль? Ужели на лодках?" – гадал я.

      Бромберх вернулся и обратился ко мне со всею оффициальностью.

      – Правила морского дуэля требуют, чтобы противники схватили друг друга в объятия и вместе прыгнули в море. Тот же из них, кто после этого выплывет, считается победителем. Граф Толстой не может принять этих условий, поскольку…

      Ромберх оглянулся на Толстого, и Толстой молча кивнул. С его стороны раздался какой-то призвук, словно он прыснул со смеху.

      – … поскольку нынче холодно, а он не умеет плавать.

      Стало так тихо, что с противуположной стороны гавани донесся собачий лай.