Дикий американец. Олег Эсгатович Хафизов

еще до ста и пойду домой», – подумал он.

      И поступил бы точно так, если бы не парадоксальное сочувствие к тюремщику. Тот весь вспотел от напряжения и совсем растерялся.

      – Извольте еще подождать. Они обедают, – сказал унтер-офицер, убирая в ножны свою нелепую саблю.

      – Я тоже не обедал, – напомнил Толстой.

      На счете «девяносто девять» из парадного наконец выбежал какой-то штабной без шляпы и шпаги. Он любезно поздоровался с Толстым (его лицо показалось графу смутно знакомым) и попросил следовать за ним, но не через парадный вход, а через одно из задних крылечек.

      – Что же ты, брат, лезешь в такой день? – укоризненно заметил штабной унтер-офицеру.

      – Не могу знать, – отвечал унтер-офицер с обидой.

      – Генерал-прокурор сегодня занят. Боюсь, что придется подождать, – пояснил штабной Толстому и неожиданно подмигнул:

      – А вы, граф, хват. Весь город только и говорит…

      За штабным они пошли какими-то коридорами, через людское помещение, где на сундуке спал с приоткрытым ртом босой мужик в линялой рубахе, через огромную кухню, где вовсю шла стряпня с шипением и выстрелами, как сражение, потом по лестнице, длинным-предлинным коридором, и вниз, в какую-то дверцу.

      Навстречу им, прикрываясь веером, выбежала смеющаяся девушка, одетая греческой богиней. Толстой галантно поклонился, и девушка залилась смехом пуще прежнего. Они прошли оранжерею, напоминающую настоящий тропический лес с пальмами, диковинными плодами и фонтанами, между которых летали разноцветные попугаи. Штабной отодвинул портьеру, и они очутились в библиотеке.

      Толстому предложили пока присесть на диван. Унтер-офицер опять достал свою саблю и вытянулся возле графа по стойке смирно. Штабной предложил Толстому чаю и куда-то исчез. Чаю так и не подали.

      Осматривая библиотеку, Толстой заметил, как в дальнем углу, на канапе, что-то шевельнулось. Там, при свече, укутавшись пледом, читал книгу мальчик лет девяти.

      Мальчик подошел к Толстому и поклонился. Граф ответил ему тем же.

      – Месье, вы разбойник? – справился мальчик, в восхищении глядя на пленного графа.

      – В некотором смысле – да, – серьезно отвечал Федор.

      – И живете в пещере?

      – И живу в пещере.

      – Весело быть разбойником?

      – Страсть как весело.

      – Теперь вас будут вешать?

      «Типун тебе на язык», – подумал Толстой.

      В коридоре загремели шпоры. В библиотеку вошел веселый, румяный и, очевидно, подвыпивший генерал.

      – Мои извинения, граф, – сказал генерал по-французски, а затем по русски добавил:

      – Ну-с, как на духу!

      Он сделал унтер-офицеру знак удалиться, достал бумагу, перо, чернильницу и приступил к опросу.

      К удивлению Толстого, обвиняли его вовсе не в дуэли, а в чтении запрещенных книг, распространении революционных идей и подстрекательстве солдат к мятежу. У него на полке (как, впрочем, и у самого генерала) действительно стояла французская книга «Сила любви», но он и понятия не имел,