Дневник горничной. Октав Мирбо

Все лицо у нее в веснушках, волосы светлые, как лен, редкие и местами просвечивает голый череп. На голове смешно торчит какой-то шиньон, как маленький хвостик. При малейшем движении грудь под темным корсажем переливается у нее, как жидкость в бутылке. Ее глаза с красными ободками готовы выскочить. Когда она улыбается, ее губы искривляются в какую-то отвратительную гримасу… Роза нас знакомит:

      – Госпожа Гуэн, я к вам привела новую горничную из Приерэ…

      Лавочница меня внимательно осматривает, и я замечаю, как взгляд ее останавливается на моей талии, на животе. Она обращается ко мне каким-то глухим голосом:

      – Будьте, барышня, как дома… Вы очень красивы, барышня… Вы, наверное, из Парижа?

      – Да, госпожа Гуэн, я действительно из Парижа…

      – Это видно… это сейчас же видно… Это с первого раза можно заметить… Я очень люблю парижанок… Они, что называется, умеют жить… Я также в молодости служила в Париже… я служила у одной акушерки, госпожи Трипье, на улице Генего… Вы ее, может быть, знаете?

      – Нет…

      – Ну да… это очень давно уже было. Войдите же, мадемуазель Селестина.

      Она нас торжественно проводила в комнату за лавочкой, где за круглым столом уже сидели четыре служанки.

      – Ах, и натерпитесь же вы там! – вздыхала лавочница, подавая мне стул. – Это я не потому говорю, что у меня больше не забирают из замка… Это не дом, должна я вам сказать, а ад… настоящий ад… Не правда ли, барышни?

      – Конечно! – отвечают в один голос все четыре служанки с одинаковыми жестами и гримасами.

      Госпожа Гуэн продолжает:

      – Покорно благодарю! Охота мне была иметь дело с людьми, которые вечно торгуются и кричат, что их обкрадывают и обманывают. Пусть других поищут…

      Хор служанок повторяет:

      – Конечно, пусть других поищут…

      Затем госпожа Гуэн обращается к Розе и уверенным тоном прибавляет:

      – Как по вашему мадемуазель Роза, – ведь за ними бегать не приходится, не правда ли? Благодаря Бога и без них обходимся?

      Роза вместо ответа только пожимает плечами, но в этом жесте так много желчи, злобы и презрения. И огромная шляпа мушкетера беспорядочным движением своих перьев как бы подтверждает всю силу волнующих ее чувств.

      После некоторого молчания:

      – Ну! Довольно о них говорить… У меня всегда от этих разговоров живот начинает болеть.

      Маленькая, худенькая смуглянка с кошачьей мордочкой, с прыщами на лбу и слезящимися глазами вскрикивает среди общего смеха:

      – Да ну их… на самом деле…

      После этого начинаются всякие истории.

      Это какой-то беспрерывный поток сквернословия, который извергается ими, как из водосточной трубы. Кажется, что вся комната заражена миазмами. Впечатление еще усиливается от того, что в комнате темно и человеческие фигуры принимают какие-то фантастические формы. Единственное узенькое окошко выходит на грязный, похожий на колодезь, двор. Здесь пахнет рассолом,