Рабы Парижа. Эмиль Габорио

приятные вести? Что она, все такая же хорошенькая?

      – Такая же, – рассеянно отвечал Поль. – Вы меня извините за то, что я с таким опозданием пришел заплатить вам свой долг…

      Художник беспечно махнул рукой:

      – Стоит ли говорить о таких пустяках! Будьте, пожалуйста, без церемоний, и, если для вас это обременительно, то я могу подождать.

      Эта простая дружеская фраза показалась Полю обидной, он почему-то услышал в ней не дружеское участие, а оскорбительное сострадание к его бедственному положению, но главное – эта фраза служила очень удобным поводом для рассказа о том, что прямо-таки рвалось наружу из Поля.

      – О, в настоящее время, – начал он тоном заправского фата, – для меня это не обременительно. Правда, одно время мне было очень тяжело, но сейчас я получил место на двенадцать тысяч в год!

      Он воображал, что такая цифра непременно ошеломит бедного художника, вызовет у него восклицания зависти и изумления, но, не встретив с его стороны ничего подобного, добавил:

      – В мои годы – это недурно.

      – По-моему, так даже превосходно! Но в чем же состоят ваши обязанности, надеюсь, это не секрет? – самым обычным тоном осведомился художник.

      Но Поль счел такую обыденность тона желанием чуть ли не унизить его.

      – Работаю, – ответил он, откидываясь на спинку предложенного ему стула.

      При этом выражение его голоса было настолько странным, что Андре взглянул на него с удивлением.

      – Я тоже довольно редко сижу сложа руки, – произнес он, – а между тем…

      – Да, но вы совсем другое дело! Я, я обязан работать в два раза больше других, так как у меня нет никого, кто бы позаботился о моем будущем, я не имею ни родственников, ни друзей-покровителей.

      Неблагодарный, он уже забыл о господине Маскаро, столь много сделавшем для его будущего…

      В конце концов, художник, видя, что глупости и хвастовству его приятеля конца не будет, явно стал над ним подсмеиваться.

      – Ей-Богу, забавно! – проговорил он, – вы, кажется, вообразили себе, что совет воспитательных домов может выпускать заодно с воспитанниками и кучу необходимых для них покровителей!

      При этом вопросе Поль окончательно счел себя оскорбленным.

      – Как вы изволили выразиться, сударь?

      – Точно и ясно, мне кажется, и прибавлю к этому, что подчас эта подробность бывает весьма прискорбна для нашего брата. Я, по крайней мере, испытал это на себе, да и многие из моих товарищей тоже…

      – Как, милостивый государь, вы откровенно сознаетесь, что…

      – Что я сын Вандомского воспитательного дома, – с комическим горем подхватил Андре, – да, сознаюсь, что же в этом ужасного? Я оставил там по себе прескверную память, как самый отъявленный шалун из всех мальчишек… Все мы немало испытали в этой жизни. Я, однако же, удивлен, что вы ничего не знали об этом факте моей биографии. Хотите, я расскажу вам пару эпизодов из моей жизни, может быть, вам они пригодятся как наглядный пример, а мне не так скучно будет работать…

      – Я весь внимание, – отвечал Поль, так