Кислород. Эндрю Д. Миллер

прожить. И почему ты говоришь, что он «стал» просто невозможен? Он и раньше таким был.

      Она покачала головой, со щеки слетела слеза и разбилась о колечки лука.

      – Я не могу избавиться от мысли, что должно произойти что-то ужасное. Правда ужасное.

      Ласло оторвался от работы и обнял ее: у него в руке молоток, у нее – нож.

      – Я так устала, – сказала она, уткнувшись ему в шею. – Я всегда думала, что когда мы станем старше, все будет проще. Яснее. Но все еще больше запутывается.

      – Матерь Божья! – заорал Франклин, вваливаясь на кухню, – его фигура заняла все свободное пространство. – Венгерский педераст лапает мою жену! Отпусти ее, ублюдок!

      Ласло взглянул на руки американца:

      – Что ты сделал со своей штуковиной?

      – С револьвером? Отдал его твоему прекрасному арийцу. Как насчет приличной выпивки, а, скупердяй?

      – Приличная выпивка будет на кое-каких условиях, – ответил Ласло как можно более суровым тоном. – Ты же знаешь, что сегодня придет Кароль. Давай проведем этот вечер в тишине и покое.

      – Я нравлюсь Каролю, – заявил Франклин. Он открыл морозильник и вытащил бутылку «Житной». От теплого кухонного воздуха ее стекло тут же запотело. – Русский самогон!

      – Польский, – возразил Ласло. – Русские пьют бензин. Солярку.

      – Ничего не имею против солярки, – сказал Франклин, засовывая бутылку в карман пиджака. – Можешь продолжать обжиматься с моей женой. Я тебя пристрелю потом.

      – Ты промажешь, – ответил Ласло, отворачиваясь обратно к разделочной доске. – Обязательно промажешь.

      Давний житель шестого округа, автор пьес «Скажи “нет”, скажи “да”» (1962), «Вспышка» (1966), «Король Сизиф» (1969, его первая пьеса на французском) и еще тринадцати произведений, хорошо принятых всеми, кроме критиков крайних левых или крайних правых, которые считали его работы удручающе независимыми, бывший художественный директор «Театра Арто» в Сан-Франциско, читающий лекции по драматургии и восточноевропейской литературе в Сорбонне (понедельник и вторник после обеда), Ласло Лазар отбивал телятину и вспоминал, как познакомился с четой Уайли однажды вечером шестьдесят первого в джаз-погребке на улице Сен-Бенуа, когда та женщина, что стояла рядом с ним и резала овощи, жалуясь на бессонницу и прочие нелады со здоровьем, возникла из облака табачного дыма – волосы коротко подстрижены, как у Джин Себерг в фильме «На последнем дыхании»[2], – и улыбнулась ему, садившемуся за столик вместе с полудюжиной других эмигрантов, бледных молодых людей с плохими зубами, которые крутили сигареты из рисовой бумаги и потягивали выпивку как можно медленнее, отчаянно пытаясь сэкономить. Ее улыбка рассказала ему самое главное, что он хотел о ней знать: что она добра и не более таинственна, чем любой из его прежних знакомых. Иштван пригласил ее к ним за столик и нашел для нее стул, но говорила она именно с Ласло, склонившись к нему под визг саксофонов, и смеялась вместе с ним, и слушала его густо окрашенный акцентом французский. Судьба, конечно, если верить в подобные

2

Фильм Жана-Люка Годара (1959).