Кислород. Эндрю Д. Миллер

лет, и, не зная никаких существенных фактов, – так, Ласло не знал, чем занимается Гарбар-младший, – они узнали друг друга довольно неплохо, свыклись друг с другом. Как только Ласло услышал выстрел, такой невероятно громкий и как ничто в мире похожий именно на пистолетный выстрел, он уже знал, что Гарбар выйдет из-за стола и направится к двери за объяснениями. Ласло подозревал, что его соседи питали стойкую неприязнь к эмигрантам, даже к тем, кто прожил в их стране сорок лет, знает ее и любит, и говорит на их родном языке не хуже них самих, а иногда и лучше. Конечно, у Гарбаров могли быть и другие причины его недолюбливать. Трудно было сказать, насколько его жизнь была для них открыта.

      – Прошу прощения, месье, за то, что нарушил ваш обед. Bon appйtit!

      Соседи вернулись в свои благопристойные апартаменты. Ласло осторожно закрыл дверь, стараясь не наделать еще шуму, который прозвучал бы как стук, взрыв, выстрел, и по выложенному паркетом коридору – спинному мозгу своей квартиры – поспешил в гостиную, которая находилась в дальнем его конце. Перед тем как выйти успокоить Гарбаров, он удостоверился, что там никто не пострадал. Теперь же, не зная, считать это забавным недоразумением или чем-то ужасным, он вошел в комнату, как детектив из рассказа о таинственном убийстве в загородном доме, – такие рассказы в невзрачных венгерских изданиях он иногда почитывал в детстве.

      Его секретарь Курт Энгельбрехт, с коротко подбритыми пшеничными волосами, что подчеркивало изящную форму черепа, расстегивал воротник Франклину Уайли, а Лоранс стояла по другую сторону стола, с глазами, полными слез, и роняла пепел сигареты на ковер. Франклин, посеревший от ужаса, но уже начинающий гордиться собой, распластался на диване. На льняной скатерти, возле пиалы со свежими финиками, словно дорогой столовый прибор, лежал пистолет.

      – Во что ты попал? – спросил Ласло.

      Франклин дрожащим пальцем указал на книжную полку в конце комнаты, и Ласло направился оценить нанесенный ущерб. Пуля застряла в корешке томика стихов, лежащего на самом верху. Он вытащил томик и показал его гостям.

      – Ты застрелил Рильке. Фашист.

      – Я не знал, что эта хреновина заряжена, – запинаясь, сказал Франклин.

      Курт опустился на колени и обмахивал американца программкой к «Мадам Баттерфляй».

      – Да он просто игрушечный! – съязвила Лоранс.

      Ласло пожал плечами и осторожно наполнил четыре рюмки «Житной».

      – Идиот, – спокойно сказал он, подавая Франклину рюмку.

      Когда все выпили и вытерли губы тыльной стороной ладони – совершенно неизбежный жест, когда пьешь водку, – Ласло спросил:

      – Кто-нибудь сумеет его разрядить?

      Но судя по всему, ни у кого не было желания прикасаться к пистолету, хотя он просто лежал на столе, свернувшись калачиком рядом с финиками, – предмет, способный причинить увечье. В конце концов, бормоча про себя, что он – единственный взрослый в комнате с трудными подростками, и именно так себя и чувствуя, Ласло