Чаша и крест. Нэнси Бильо

к Оливеру Гуинну В глазах у нее стояли слезы. – Все знают, как нежно вы с женой любили друг друга.

      Вдовец повернулся к сестре Агате, и его измученное простодушное лицо преобразилось. Сочувственные слова бывшей монахини, казалось, приободрили его.

      – Благодарю вас, – с чувством ответил он.

      – Господин Гуинн, что там происходит? Эти люди, кажется, вам докучают? – раздался вдруг визгливый, гнусавый голос.

      Ну вот, кажется, сейчас нам будет взбучка. Интересно от кого.

      К нам пробиралась какая-то женщина, приблизительно одних лет с Оливером Гуинном. Она тоже была хорошо одета: платье из дорогой коричневой шерсти обтягивало огромную бесформенную грудь. Густые темные брови незнакомки были сурово сдвинуты, а синие глаза сверкали ледяным холодом.

      – Мы хотим лишь утешить господина Гуинна, у него большое горе, – сказала я.

      Женщина подозрительно посмотрела на меня, потом оглядела остальных.

      – Да-да, госпожа Брук, они действительно хотят утешить меня, облегчить мое горе, – подтвердил вдовец.

      – Но это никоим образом не входит в их обязанности, это должен делать отец Уильям, – отрезала дама и ткнула куда-то пальцем. – А вот и он, как раз кстати.

      Увидев, что к нам приближается викарий церкви Святой Троицы, я внутренне сжалась. Он шел уверенно, не торопясь. Отец Уильям никогда не ходил быстро: он, напротив, всегда передвигался вяло, с некоторой даже ленцой. На губах у него играла обычная улыбочка. Но маленькие глазки глядели настороженно, в них светились неприязнь и брезгливое отвращение, словно он видел перед собой незаживающую гноящуюся рану.

      Я почувствовала на себе еще один взгляд: это госпожа Брук уставилась на меня своими холодными рыбьими глазами.

      – А я знаю, кто вы такая, – сказала она.

      – Правда? – пожала я плечами. Так всегда делала моя покойная матушка, и, боюсь, этот ее чисто испанский жест со стороны мог показаться высокомерным.

      – Что тут за шум? – спросил отец Уильям. – Что у вас случилось?

      Он старался не называть нас по именам, чтобы избежать обращений «брат» или «сестра», ведь, строго говоря, теперь мы были лишены права на эти почтительные звания. Правда, некоторые добрые жители города из уважения продолжали обращаться к нам именно так. Но только не отец Уильям.

      Брат Эдмунд, который ростом был на несколько дюймов выше викария, ответил ему смиренным полупоклоном:

      – Все в порядке, святой отец.

      – В таком случае, пожалуйста, немедленно пройдите в часовню Святого Томаса Бекета, – сказал тот. – Я уже попросил всех остальных прихожан ненадолго задержаться. Мне надо вам кое-что сообщить.

      Сердце у меня болезненно сжалось. Шагая впереди всех по проходу к часовне, я спиной чувствовала на себе торжествующий взгляд госпожи Брук.

      Сестра Рейчел, сестра Элеонора и остальные монахини были уже там, лица у всех встревоженные. Мы присоединились к ним и встали полукругом, словно приготовившись защищаться.

      Отец