Юность Барона. Потери. Андрей Константинов

Барон. После чего, отставив стакан, обвел взглядом гуляющую компанию и внутренне поморщился, преодолевая припадок острого презрения ко всему, что суетилось и гомонило вокруг.

      На самом деле Барону дико не хотелось, трясясь электричкой, а затем добрых полчаса пешкодралом тащиться на вечерний, переходящий в ночной свальный грех, банкет. Нуда языкастый подельник уговорил. Этот и мертвого уговорит. Опять же – ночевать в съемной однушке на Автовской, превратившейся в камеру временного хранения взятого у обувного директора товара, было не с руки. Мало ли что? Или – кто? Вроде и сработали чисто, но супротив роковых случайностей и Госстрах не сдюжит.

      …Кто ты? Кто ты?

      Милая моя,

      Я тебя чужую

      Так люблю и ревную…—

      продолжал скрипеть и паясничать Лещенко.

      – А все-таки, Хрящ, колись: с каких подвигов такой богатый банкет упромыслил?

      Неделикатный, во всех смыслах не по понятиям вопрос прозвучал из щербатых уст Вавилы – неприятного вида мужичонки неопределенного возраста, которого Барон видел третий раз в жизни. И, кажется, все три раза – здесь, на Райкиной даче.

      – А ты чё, до сих пор не в курсе? – охотно отозвался Хрящ.

      – Нет. Расскажи?

      – Ну ты даешь, Вавила! Да ведь мы с Бароном сегодня утром на Невском тележку с эскимо угнали. Полную.

      Хрящ, а за ним остальные заржали, а купившийся на дешевую разводку Вавила набычился и захрустел соленым огурцом. Словно зажевывая обидное.

      Барон же, реагируя на экспромт Хряща с эскимо, лишь невольно усмехнулся, припомнив, что персонально его первый воровской опыт был связан именно с кражей мороженого. И хотя та, еще совсем детская, попытка закончилась неудачей, тем не менее, отчего-то осталась заметной зарубкой на стволе его самых ярких жизненных воспоминаний…

      Ленинград, октябрь 1940 года

      Глубокая осень. Пара недель до вожделенных каникул.

      Сбежавшие с последнего урока пятиклассники Юрка, Петька Постников, Санька Зарубин и Давидка Айвазян весело топают по проспекту 25-го Октября[3], возвращаясь из кино, где они смотрели «Дубровского» с Борисом Ливановым в главной роли.

      Стоящую на боевом посту на перекрестке с проспектом Володарского[4] погодно-невостребованную мороженщицу в накинутом на фуфайку белом халате приятели приметили издалека. На этой точке тетка работала третий месяц, и вся их дружная компания ее прекрасно знала. Так же, как, наверное, и она успела запомнить малолеток, частенько покупавших у нее обалденные сахарные трубочки.

      – Давидка, дай десять копеек до завтра! – попросил Постников.

      – Не дам. Нету.

      – Дай, не жлобись! А то я сегодня всё на сайки потратил. От которых, между прочим, ты два раза откусывал.

      – У меня правда нету. У самого только семь копеек.

      – Санька, у тебя?

      – У меня есть. Только я тебе не дам.

      – Почему?

      – Потому что ты потом фиг отдашь.

      – Отдам! Вот честное разбойничье! – бухнул кулаком

3

Так в ту пору именовался Невский проспект. Прежнее историческое название восстановлено 13 января 1944 года.

4

Так в ту пору именовался Литейный проспект. Прежнее историческое название восстановлено 13 января 1944 года.