Юность Барона. Потери. Андрей Константинов

влюбленно посмотрел на подельника и с пьяной восторженностью принялся сыпать комплиментами:

      – Барон – ты… ты такой фартовый бродяга! Я… я с тобой – веришь-нет? – в любую делюгу, с пол-оборота готов вписаться. Вот хошь прям сейчас. Потому как ты – голова! Эти, которые там, которые остальные, они супротив тебя…

      – Знаю-знаю. Как столяр супротив плотника.

      – Какого плотника? При чем здесь плотник?

      – Неважно. Ты вот что: завтра, когда проспишься и похмелишься, поезжай к Бельдюге и подробно обрисуй подходы к адресу на Автовской. Мы с ним предварительно всё обкашляли, так что он со своими парнями на днях товар аккуратно вывезет и раскидает куда надо.

      – Дык вместе и съездим?

      – К Бельдюге поедешь один.

      – Чего вдруг?

      – Завтра мне потребно отскочить из города.

      – Куда это?

      – Подробный адрес запомнишь или тебе на бумажке записать?

      – Понял-понял, – часто закивал головой Хрящ, клятвенно прижимая руки к груди. – Не хочешь – не говори. Тесс! Тайна вкладов гарантируется.

      – И тебе тоже советую: поменьше языком молоти. Особенно при посторонних.

      – Ка-аких посторонних? У нас тута все свои.

      – Вавилу давно знаешь?

      – Месяц точно знаю. А может, два. А чего?

      – Много вопросов задает. И все не в кассу.

      – Полагаешь?

      – Не полагаю, но допускаю.

      – Пфу. Вааще не вопрос. Хочешь, я прямо сейчас пойду и на перо его поставлю? Да я за ради тебя!..

      – Единственное, чего я сейчас хочу, чтобы ты вернулся в хату, зарылся мордой в тряпки и до утра не отсвечивал. Доступно излагаю?

      – Понял, не дурак. Только поссу сначала, можно?

      – Сделай такое одолжение…

      Рассказывает Владимир Кудрявцев

      Порожняковый военно-транспортный борт из Варшавы благополучно приземлился на запасной полосе летного поля в Жуковском, и менее чем через час я уже был на Лубянке. Где, признаться, испытал немалое облегчение, когда дежурный офицер сообщил, что с Грибановым[7] мы разминулись на каких-то десять минут. Это означало, что в загашнике образовалось достаточное количество времени, дабы подготовиться к обстоятельному, а не «с крыла» докладу, – раз. И оперативно разобраться с накопившейся за неделю командировочного отсутствия текучкой – два.

      Правда, знай о таком раскладе загодя, я, возможно, и не стал бы спешить с отлетом в Первопрестольную. Когда теперь доведется (и доведется ли?) скоротать расслабленный, праздный вечерок в заведении пана Печеневского, что на улице Новы Свят? Откушать галицийские деревенские колбасы на доске или ребрышки с мёдом и орехами, опростать пару стаканчиков местной зубровки. У-у-у! Мечты, мечты, где ваша сладость?

      С другой стороны – я любил эти вечерние, плавно перетекающие в ночь часы, когда в управлении становилось относительно тихо, когда пустели коридоры, умолкали телефонные звонки, а за окном выходящего на Лубянскую площадь кабинета зажигались разноцветные рекламные огни беззаботного «Детского мира». (Э-эх! Мне бы в детстве такие игрушки!) Возможно, от того, что

7

Грибанов Олег Михайлович, генерал-лейтенант. На момент описываемых событий – начальник Второго управления КГБ СССР.