Сокол Спарты. Конн Иггульден

и непременно встреться с моим братом. По нему узри, верен ли он нам по-прежнему.

      Тиссаферн неуютно заерзал, представляя себе месяцы тягот в пути.

      – Повелитель, последний раз я приходил к твоему брату, чтобы отвести его на казнь. Поэтому опасаюсь, он не будет со мною любезен, равно как и…

      – Делай, как я повелел, – отрезал Артаксеркс. – Я позволил моему брату сохранить его прежние звания и полномочия. И отменил указы, данные мной в горе, вызванном смертью отца. Если Кир тебя убьет, я пойму, что он все еще гневается. – Царь ощерился зубастой улыбкой. – Даже в смерти ты можешь оказаться мне полезен.

      Тиссаферн отдавал себе отчет, что возражать не только бесполезно, но и опасно. Он простерся в ногах у царя.

      – О державный, для меня это честь! Я пойду, куда ты скажешь, и вернусь к тебе с правдой. Или же погибну. Но, вне зависимости от исхода, я служу твоей империи.

* * *

      Стоя под знойным солнцем, Ксенофонт смотрел, как греческий матрос пытается одолеть перепуганного коня. На море он, может, действовал и сноровисто, но сейчас строю новобранцев, стоящему у причала, оставалось только глазеть, как он пыжится усмирить страдальчески ржущее животное. Конь шало косил глазами, показывая белки, а матрос с руганью стегал его по крупу кожаным ремешком, как будто ярость и боль способствовали его послушанию! Раскорячившись перед мостками, он всем своим весом пятился назад на корабль. С усилиями единственного матроса, пускай и разгоряченного, это действо могло затянуться до темноты.

      Две сотни юношей из эллинских полисов все продолжали сходить по дощатым мосткам на пристань. Спуститься на чужую землю их успело всего несколько десятков, и там они ждали тех, кто направит их дальше. Ксенофонт, поджав подбородок, высматривал кого-нибудь из начальников, которые должны были встречать здесь прибывшее пополнение. К сожалению, они не походили на того вербовщика в Афинах. О чем оставалось только сожалеть. Прибывших вверили попечительству двух старых забулдыг с тридцатью годами службы за пазухой, которые отпечатались у них на щеках и особенно на носах. Едва корабль пришвартовался, они сошли с него без оглядки и, вне сомнения, направились в ближайшее питейное заведение. Младые эллины, прибывшие сражаться за царевича Кира, оказались предоставлены сами себе.

      На пристани, покуда хватало глаз, кипела разгрузка и погрузка. Ксенофонт в строю полез себе под новый кожаный панцирь и начал с упоением чесаться. Он видел, как некоторые суют себе под доспехи камешки и поерзывают; так Ксенофонт усвоил, как можно смягчать зуд. Те, кто поопытней, знали, какие места на теле лучше смазывать маслом, как выкуривать из плащей блох, а еще как важно иметь при себе пусть даже мелкую посудину с водой. Эти сотни мелочей, составляющих разницу между бедствием и спасением от него, были ему покуда неизвестны. Ксенофонт постигал их со всей возможной быстротой, но… Он тихо ругнулся.

      Матрос потерял терпение и озлобленно орал на коня, весь красный от натуги. Вокруг уже собирался люд. Ксенофонт подошел в тот самый