Шах королеве. Евгений Маурин

Руазель, возвращаясь на старое место. – К ее высочеству то и дело прибывали курьеры от брата, английского короля! Итак, Луиза, – обратилась она снова к Лавальер, – ты сама пасла стада у себя на родине? Значит, ты пережила на самом деле все то что так красиво и заманчиво описывают поэты? Счастливая!

      – Ну, «все» она едва ли пережила! – насмешливо отозвалась Воклюз и прибавила сквозь зубы: – Для этого наша «пастушка» – слишком глупенькая гусыня!

      – Что ты подразумеваешь под этим «все», Мари? – звучным грудным голосом спросила Лавальер.

      – Но… ведь… – несколько замялась Руазель. – Вспомни Жана де Мэрэ, Шаплэна, Лодэна.[3] При пастушке в пасторали всегда состоит молодой, красивый пастушок, который оберегает ее, ухаживает за ней, ловит на лету все ее желания, говорит с ней о любви и возвышенных мыслях. Ну… и… вообще… пастушок ублажает пастушку всем, чем может.

      – Нет, моя добрая Мари, тут уже я должна разочаровать тебя! – с чарующей улыбкой ответила Луиза. – Пастушка при мне никакого не состояло, о любви и возвышенных чувствах мне говорил лишь мой старый, испытанный друг – томик Ронсара. Что же касается охраны и разных услуг, которые обязан оказывать даме приятный кавалер, то их мне по мере сил и возможности оказывал Нарцисс, мой верный, преданный пес!

      – И… с успехом? – с притворным любопытством осведомилась де Воклюз.

      Луиза с искренним изумлением посмотрела на подруг, которые пришли в неистовое веселье от вопроса Воклюз и особенно от тона, которым он был сделан.

      Но она не успела осведомиться о причине непонятного ей смеха, как сзади, из-за решетки, послышался звучный мужской голос.

      – Приветствую вас, прекрасные девицы, и искренне сожалею, что должен прервать на мгновение ваше веселье смиреннейшей просьбой!

      Девушки обернулись. У решетки, держа на поводу лошадь, стоял всадник, незадолго перед тем пронесшийся мимо них.

      Теперь быстрые девичьи глазки сразу разглядели, что незнакомец был еще моложе и одет еще беднее, чем им показалось с первого мимолетного взгляда. Действительно, на большой, порыжелой от времени и непогод широкополой шляпе не было ни пышного пера, ни пряжки; кожаный камзол носил следы неоднократной чинки, а ноги были обуты в неуклюжие ботфорты деревенской работы. Эту бедность костюма незнакомца еще ярче оттеняла выглядывавшая из-за пояса рукоятка шпаги старинной чеканной работы с тремя небольшими лилиями, края которых были оттенены мелкими бриллиантами.

      Зато лицо юноши могло заставить забыть о костюме. Худощавое, с тонкими чертами, с тем особенным оливковым загаром, по которому сразу узнаешь гасконца, с веселыми, умными глазами, оно было полно энергии и силы. И волнистые иссиня-черные волосы, прихотливым руном ниспадавшие из-под шляпы, казались лучшей рамкой для нежного и мужественного лица незнакомца.

      Некоторое время девушки молча разглядывали приезжего, затем де Пон, стараясь говорить как можно надменнее, обратилась к нему с вопросом:

      – Чем

3

Поэты школы Ронсара.