Худловары. Мерси Шелли

запрещено было выносить за пределы части, их полагалось сдавать преподавателям. Но мне не хотелось знакомить наших полковников со своей любовной лирикой. Вот и пришлось взять листок с собой.

      В то время еще не говорили «Аватар жжот!». Но костер получился такой, что даже пограничники приплыли. Только поживиться им было нечем: все мои улики пожрал огонь.

      А границу я пересек через два года и совсем в другом месте. Там-то проклятая болезнь и прихватила меня по самые гланды.

      Глава 2

      Кит в лягушатнике

      стою на мосту

      путь вперед и путь назад

      оба в тумане

Искушение демократией

      Мне всегда было трудно объяснить соотечественникам, почему я вернулся оттуда. Диалоги обычно идут по зацикленной схеме:

      – А, так ты все-таки вернулся? И правильно! Американцы – тупая и зажравшаяся нация!

      – Да нет, там разные есть. Просто это другая культура…

      – Вот-вот, другая. Тупая и зажравшаяся. Да что ты мне рассказываешь, ты же вернулся!

      Но именно после таких диалогов я понял, в чем главная фишка «другой» культуры. Да, у америкосов тоже полно стереотипов насчет нас. И все же есть отличие: на каждый стереотип там найдется компенсация. «Пусть цветут сто цветов» – не китайский принцип, а американский.

      С этой икэбаной я столкнулся в первые же дни. Программерская работа, по которой я приехал, была непыльной. Зато, как научный сотрудник университета Западной Вирджинии, я мог брать там разные курсы на халяву. Одним из первых стала «Американская культура», где рассказывали о достижениях ихней цивилизации. Например, о политкорректности, которая запрещает говорить «черножопый»: надо говорить «афрожопый» или типа того.

      Семинары вел пожилой американизированный немец. Вроде неглупый, но со своим тараканом в башне. Его башню регулярно клинило в сторону России. Не проходило и десяти минут, чтобы он не помянул «эту воинственную державу». Разные там нарушения прав человека, все дела. Короче, достал. И я напомнил ему про Гитлера.

      Он быстро отмазался. Мы, мол, сейчас про Америку говорим. А она, мол, такая правовая, не то что Россия, которая там в Чечне…

      – Чечня – это российская территория, наша внутренняя проблема, – заметил я. – А вы лезете в чужие страны. Кстати, на прошлой неделе вы оккупировали маленькую несчастную Гаити. Там даже на вашем долбаном английском никто не говорит.

      Немец в ответ затянул про миротворчество. И как складно затянул, сволочь! У него был отличный долбаный английский. У меня – школьный «со словарем». Пользуясь моим косноязычием, этот фриц чморил меня еще минут сорок на потеху публике.

      И что? После семинара ко мне подошла самая симпатичная студентка группы. Сказала, что она тоже из Германии. «Ты не думай, у нас не все такие ебанутые», – сказала она. И пригласила меня к себе на день рожденья.

      Вот это, товарищи, и называется демократия.

      И она, демократия, очень помогла мне избавиться