Разведрота (сборник). Андрей Дышев

прапорщик.

      – Он не знал маршрута, спросил у афганцев. Какой-то таксист показал ему дорогу на седьмой километр. – Гурули вытаскивал из банки с компотом большие куски вареных яблок. – А заехали они в Нангархар. Осиное гнездо потревожили, понимаешь? Афганцам никогда верить нельзя, они тут все против нас… Кушай, кушай, бери хлеб, мочи в компоте.

      Ближе Гурули не было человека в роте у Гешки. Даже ребят из отделения он не знал по имени. Только с одним познакомился – с Янышем. Парень из Подмосковья, нашли кое-какие общие интересы. Командир отделения – сержант Игушев, – приземистый, с бордовыми и голубыми колодками и желтыми нашивками на груди, сказал как-то Гешке, когда тот опоздал в строй:

      – Старшине прислуживаешь, салага? Еще раз опоздаешь, повыбиваю зубы.

      Сержант дружил с Гурули и ревновал его к Гешке.

      А Яныш был приятным парнем. Он умел выслушать, никогда не перебивал и живо интересовался альпинизмом.

      – Возьмешь в горы, когда вернемся в Союз? – спросил он.

      – А что, здесь гор не хватает? – пошутил Гешка.

      Как-то Гешка зашел к старшине и там напоролся на Игушева. Сержант громко рассказывал прапорщику, почти кричал:

      – А она, сука, уже с другим! Я эту б… убью, если живым вернусь!

      Он очень страшно ругался, потом скомкал в кулаке почтовый конверт и изо всей силы ударил по дверце шкафа, в котором хранились шинели. Фанера с коротким хрустом проломилась. Гурули, увидев Гешку, бросил ему:

      – Выйди, потом!

      Один раз Гешка сразу после обеда пошел к женской общаге. Сел у столба, надвинул на глаза панаму и, поглядывая на часы, стал ждать. Длинноногая девушка с белым свертком в руке проплыла мимо него, оставив за собой легкий запах дезодоранта. «Точна, как поезд», – подумал Гешка, посмотрев на часы.

      Гурули готовил взвод в засаду. Он ходил вдоль рюкзаков, выложенных перед казармой на плацу, что-то считал про себя, записывал циферки на бумажке. Потом раскладывал у каждого рюкзака гранаты, сигнальные ракеты в полиэтиленовых мешочках, пулеметные ленты, коробки с сухпайками. Он проверял работу радиостанций, дергал за ремешки касок. Издали казалось, что старшина ходит среди спящих на асфальте солдат и пытается их разбудить. Амуниция была пропыленная, выцветшая, мышиного цвета. Новые рюкзаки Гурули выдавал только для хозработ.

      – Жалеешь? – спросил Гешка. Гурули распрямился, посмотрел на Гешку красноватыми глазами.

      – Ты скорпиона когда-нибудь видел, сынок?.. Жалеешь! Кишки наших гавриков жалею!

      – Понял, маскировка! – прикусил язык Гешка. – А почему ты не хочешь взять меня на войну?

      – У замполита спрашивай, почему он тебя в списки не внес.

      Гешка, однако, сам не понял, зачем он спросил у Гурули насчет войны. Он не испытывал к ней никакого интереса, он был освобожден от нее, как отличник от зачета, и это было приятно – чувствовать свое исключительное положение, настолько приятно, что невольно хотелось убеждаться в этой исключительности еще и еще раз.