Разведрота (сборник). Андрей Дышев

на седьмой…

      – Да-да, – торопился Кочин, боясь, как бы Кузьменко не потерял сознание, не уснул. – Но вы оказались в Нангархаре, вас обстреляли… Помнишь? Зачем вы поехали в Нангархар, Кузьменко?

      – Не знаю, мы долго ехали…

      – Как долго?

      – Час… Даже больше.

      – До седьмого километра ехать двадцать минут, Кузьменко!

      – Прапорщик спрашивал, как доехать до «точки»… перед мостом, где развилка… Потом еще раз…

      – У кого спрашивал? Он что, не знал маршрута?

      – Такси там было… Желтая «Тойота»… А потом еще минут сорок… Они из гранатометов лупили… Ребята вылезали из кабин, чтоб не сгореть… Чумак и Колыбаев босиком были.

      Кузьменко говорил все тише, зрачки плыли под веки. Он, наверное, уже не видел офицера. «Единственный свидетель», – подумал Кочин.

      Врач встал рядом с командиром полка, сунул руки в широченные карманы белого халата. «Свидание закончено», – понял Кочин.

      – Завтра он будет отходить от наркоза. Зайдите послезавтра, Евгений Петрович, может быть, он что-нибудь еще вспомнит.

      Гешка вышел на улицу, прошаркал к «уазику», остановился у дверцы. Кочин видел только его спину. Водитель завел мотор. Гешка слабо потянул на себя дверцу, но та не открылась.

      – Пройдись пешком, – сказал ему Кочин.

      – А кто это, Евгений Петрович?

      – Рядовой Кузьменко, водитель из разведроты, в которой, кстати, тебе служить, – Кочин мельком взглянул на Гешку. Тот, покусывая спичку, кивал головой. На лице – растерянность, но не страх. Повернулся и поплелся в тень модуля.

      «Зачем я это сделал? – подумал Кочин. – Успеет еще насмотреться до блевотины…»

      Гешка ковылял по вмятинам пыльной дороги и вспоминал Сидельникова, как волок его по наждачной поверхности ледника Инэ, оставляя за собой темно-красную маслянистую нить. «Бедные мы, бедные», – думал он.

      «Уазик» обогнал его, обдав горячей пылью.

* * *

      Афганистан тоже иногда кажется тесным. Прапорщик Гурули, нависая над Гешкой как высохшая сосна, прогремел:

      – Ростовцев! Что ж ты мне не сказал, что в Сачхере родился? Ты ж мой зема!

      И с размаху врезал ему кулаком по плечу, что, должно быть, означало хорошее к нему расположение.

      Витя Гурули был заметной фигурой в разведроте. Сильный и жестокий, будто специально созданный для войны, прапорщик начисто был лишен чувства страха. Из-за этого он достаточно уютно чувствовал себя в Афганистане, но не всегда ладил с непосредственным начальником. За неполных два года старшинства в разведроте Витя не пропустил ни одной войны, как здесь называли боевые операции. Он добросовестно громил душманские склады, возглавлял группы для самых опасных задач, десятки раз выносил на своих плечах раненых ребят и трофеи. При всем этом он не имел ни одного ранения, ни одной контузии, как, впрочем, и награды. Зато его обожали корреспонденты и фотокоры военных газет за колоритную внешность, и изображение Витиной физиономии часто появлялось на страницах прессы. В полку у него было весьма образное прозвище – Конь.

      Жил Гурули не в общежитии, а в ротной каптерке, провонявшей грязной