История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7. Джованни Джакомо Казанова

пользовался только ими, он не заставил бы меня потерять честь и самую жизнь. Но скажи мне, прошу тебя, как допускают мирное сосуществование бесстыдных закройщиков, которые делают эти мешочки, потому что, наконец, они должны быть известны и сотню раз отлучены от церкви или подвергнуты большим штрафам и телесным наказаниям, если они евреи, как я думаю. Смотри. Тот, кто тебе его сделал, ничего не понимает в измерениях. Здесь он слишком длинен, здесь – слишком широк; это почти туннель; оно сделано для изогнутого тела. Какой дурак, невежда в своем ремесле. Но что я вижу?

      – Ты меня смешишь. Это твоя ошибка. Трогай, трогай! Вот что должно произойти. Я это предвидел.

      – Ты не можешь подождать еще момент. И ты продолжаешь… Мне жаль, дорогой друг; но ты прав. Ох, мой бог! Какая жалость!

      – Ох! Ничего страшного.

      – Как это ничего страшного? Несчастная! Он умер. Ты смеешься?

      – Дай мне посмеяться, потому что твоя тревога меня очаровывает. Ты увидишь через малое время, что маленький забавник снова восстанет, и такой полный жизни, что больше не умрет так легко.

      – Это невероятно.

      Я его обтираю, откладываю в сторону и показываю ей другим, который ей нравится больше, потому что она находит его более соответствующим моему росту, и она разражается смехом, когда видит, что может его надеть. М. М. была незнакома с этими чудесами природы. Ее ум, в значительной степени зажатый, не мог, до знакомства со мной, проникнуть в действительную природу вещей; едва расправившись, с эластичностью пружины, он перескочил через границы со всей быстротой своей природы, с тем, чтобы двигаться дальше более медленно. Она сказала, что если одеяние прохудится в конце во время акта, оно окажется бесполезным. Я объяснил, что такое вряд ли возможно, я рассказал, что делают эти маленькие мешочки в Англии, что продают их по-случаю, в зависимости от размера, и рассказал, как достают такую кожу. После всех этих обсуждений, мы предались любви, затем – сну, затем – снова любви, вплоть до момента, когда мне нужно было возвращаться в мое жилище. Крестьянка сказала мне, что ее молочный сын потратил только четыре луи, и что она подарила ему два. Я дал ей двенадцать. Я спал до полудня пропустив завтрак у маркиза де Прие. Но предупредил его об этом. Его любовница дулась на меня во все время обеда; но она смягчилась, когда я согласился сыграть с ней в банк; однако видя, что она играет по крупной, я не позволил ей это; увидев, что я ее пару раз поправил, она ушла в свою комнату; но ее дружок выигрывал, и я проигрывал, пока не прибыл из Женевы молчаливый герцог де Росбюри, вместе со Смитом, своим гувернером, и двумя другими англичанами. Он вошел в банк, буркнув мне что-то вроде «удиуду сер»[1], и стал играть, призвав своих двух друзей делать то же самое… После тальи, видя, что мой банк в агонии, я отправил Ледюка в мою комнату, чтобы он принес мой кофр, откуда я достал пять свертков по сотне луи каждый, Маркиз де Прие сказал мне холодно, что идет в половину со мной, и я просил его с той же холодностью разрешить мне не согласиться с его

1

How do you do, sir – как дела, сэр?