Красильщик луны. Эссеистическая поэма. Елена Брюс

– философская лирика. Своими наставниками на литературном поприще считает поэтов Серебряного века, а также поэтов-символистов. В работах не приемлет личного трагизма и сентиментальности, практически все ее творчество покрыто налетом едва уловимого цинизма, но, несмотря на это, уже приобрело свой небольшой круг читателей.

      С 2012 года Елена публикует свои произведения на литературных интернет-ресурсах, является номинантом премии «Поэт года – 2020», участником ежегодного конкурса «Классики и современники», который проводит Российский союз писателей совместно с «Литературной газетой».

      Письмо, которое никогда не было отправлено, но адресат ответил

      Bonjour, cher ami Arthur,

      я потерялся во времени. Пишу тебе из будущего, которое никогда не наступит. Мои слова тебе – из сонных дней, из тягостных ночей, из тех времен, где только утро дарит слабую надежду, что голос говорящих правду будет услышан. Из времени того, где презираются симфонии стихов, где правят пустота и молчание мертвых языков, и их пособники – слепые диалекты с раскрашенными шутовскими лицами. Все также беспощадны и пафосны рифмоплеты, и скоморохи, и их учителя, мнящие себя великими мастерами слова. Видят ли они грязь на своих костюмах, поэты и критики в белоснежных пальто, напялившие на шеи ордена из красивых бессмысленных слов… Ценители словесности бормочут: как символична речь, как экспрессивен слог! А сами брезгливо морщат носы и отворачивают лица от той четкой и устрашающей их чахлое воображение картины поэзии, которую ты им преподнес… Да что тебе их проклятия, насмешливый мальчишка, бунтовщик! Ты просто развернул зеркала времени, и в них отражаются они сами, их лица, скрытые масками приличия. И не твои откровенные слова, поражающие недетской дерзостью страшат их, а их собственные рожи. Никогда не просил ты милостыни у черноголовых галок, не равным был ты среди них, существующих и сейчас, тех, которых не коснулась призма времени, не живых и не мертвых трусливых крикунов. Пугает птиц галдящих одно присутствие хищника, страшит их то, что их добропорядочный быт рушится под жестокими (но так ли они жестоки?) отражениями прекрасной действительности в грязи и ликах смерти. Что называется «адом»? Детская страшная сказка невообразима и смешна… Те мифические зазеркалья, которыми пугают грешников, огонь геенны, котлы и сковороды – чем не кухня для пожирателей душ! Да и кто они, эти заблудшие души, кто удостоится чести увидеть их – лишь чернокнижник и колдун или несчастный одинокий ребенок на старой мельнице? Перемелют время ее жернова, и опустеет она без твоих молитв и снов… Но нет тебя среди мертвецов, хоть в далеком Шарлевиле есть обелиск с твоим именем. А в Париже установлен памятник тебе, но, на мой взгляд, он уродлив. Твой настоящий памятник – это разбитый остов корабля, того, опьяненного морем отчаяния, обветренного одиночеством. Те, кто жив сейчас и знаком с тобой, не шлют тебе проклятий, лишь благодарность и поклон. О, как мучительно сложны твои тексты для переводчиков! И сколько заплат цензоров наложено на твои стихи! Я плакал с твоим дождем, бродил по парижским тропам, плыл пьяным кораблем и озарен твоими озареньями! Сегодня флаги так же гордо развеваются над современными кораблями и над зданиями посольств различных стран, гордящихся своими несуществующими различиями. И так же ужасны взгляды мертвецов-понтонов! Скажи мне, стал ли той самой маленькой лодкой в руках ребенка?.. Какими только эпитетами не «наградили» тебя за сто пятьдесят лет! Безбожник, падший ангел, наследник декаданса! Церковные пастыри крестили бы тебя вослед и призывали бы изгонять бесов из несчастного грешника… Но Бога видел ты в своих «Озарениях» и каялся перед ним… Я знаю, что в приступе отчаянной боли ты сжег свои рукописи. Бумага сгорела, рассыпались пеплом чернила… Хотел ты, верно, убежать. И убежал… Как твой корабль – в мятущиеся бури жизни. Но голос твой звучит и сейчас, отзывается в сердцах живых набатом. Ты замолчал. Но колокол звучит так громко, что его не перекричать и не заставить замолчать. А если он и замолчит, то обязательно придет другой звонарь. В пространстве вечности язык един! Dans l’espace de l’éternité, chacun parle la même langue!

      Сломав и закопав трубу,

      Не уничтожить музыканта.

      Пусть фрак его истлел

      И горло поглотила сырость,

      И губы больше не отсчитывают такт…

      Но живы звуки, жив источник их.

      Они – ключи от всех дверей.

      И есть слова и ноты – непереводимы,

      Написанные шрифтом для слепых,

      Колоколами онемевших звонарей.

      Для тех, кто в вечности живет,

      Нет вечеров, и дней, и утр.

      Тот человек, что завтра ждет —

      Он не был мудр.

      Скалу раскалывает прут

      Побега молодого – в этом сила.

      В могилы умерших кладут.

      А мертвому вся жизнь – могила…

      Тому, кто в вечности живет,

      «Адов» огонь не страшен.

      Его не тронет душу грязная молва…

      Пусты, как скорлупа, глазницы ваши,

      Эй, смертные! Смотритесь в зеркала!

      Здравствуй,