Лось в облаке. Ирина Лазарева

навытяжку, слегка подрагивая, но глаз при этом не опускал, смотрел на отца открыто и с долей вызова, что совсем не нравилось Березину.

      – Итак, ты меня ослушался, – пророкотал он, сверля сына осуждающим взглядом. – Ты воспользовался податливым характером матери, сыграл на ее слабостях и любви к тебе и тем самым пренебрег моим доверием.

      – Будет тебе, Петя, – дерзнула вмешаться бабушка, – что худого в том, что Вадя провел у нас каникулы? Ты вспомни, каким его к нам отправил. В чем только душа у него держалась! А теперь – эвон какой добрый молодец, глядишь, со дня на день в рост пойдет. За что ты его казнишь, Петя?

      – Не выгораживайте его, мама, – строго оборвал зять, – я от сына разгильдяйства не потерплю. Сказано было – на десять дней, а он самовольно остался на все лето. Без меня ты больше сюда не приедешь. А я человек занятой, как ты знаешь. Пусть это будет тебе уроком.

      – Приеду, – буркнул Вадим.

      – Что-о?! – громыхнул Березин. – Что ты там лопочешь?

      – Я снова сюда приеду! – сверкая глазами на отца, как волчонок, заносчиво выкрикнул Вадим, хотя внутри у него все рвалось.

      Отец никогда не наказывал его физически, за всю жизнь пальцем не тронул. Вадим не мог понять, отчего, откуда этот страх?

      Он побежал и спрятал лицо на груди у деда.

      – Эк ты развоевался, Петр, – рассердился дед, – затюркал совсем мальчонку! Чай не в кабинете у себя сидишь да холуев своих распекаешь. Должность твоя глаза тебе застит. Это ведь сын твой родной. Восстановишь против себя, потом трещину не заделаешь. Так что мозгами-то своими начальственными пораскинь.

      Петра Ефимыча, давно испорченного властью и вседозволенностью, отнюдь нельзя было назвать глупым человеком. Совсем наоборот: он был умен, изворотлив, дипломатичен и услужлив с вышестоящими. В сущности, именно его конформизм и пренебрежение требованиями морали позволили ему занять нынешнее высокое положение. Благодаря подобной гибкости своей натуры, он и теперь сумел вовремя перестроиться и сменить гневный тон на задушевный, отеческий, каким говорил с Вадимом лишь в исключительных случаях.

      – Ладно, сынок, будем считать, что мы с тобой оба погорячились, – произнес он в самом бархатном своем регистре, – иди ко мне, поговорим спокойно. Мама рассказывала, ты тут с хорошим парнем сдружился. Это правда?

      «Не мытьем, так катаньем, – думал он в это время. – Чтобы я мальчишку не обломал?»

      Вадим высунул голову из-под дедовой подмышки.

      – Ага, правда, – отозвался он, пока еще с недоверием глядя на отца.

      – Ты не хочешь меня с ним познакомить?

      – Зачем тебе? – непочтительно осведомился не в меру осмелевший отпрыск.

      – Для меня важно знать, с кем дружит мой сын. Если ты выбрал действительно достойного друга, я могу это только приветствовать, и в следующий твой приезд к бабушке мы с мамой не будем беспокоиться.

      – Он придет меня провожать, тогда и познакомлю, – ворчливо отозвался сын и пошел