Дни черного солнца. Н. К. Джемисин

если он сам не явится к утру, – сказал он наконец, нарушая долгое, неловкое молчание. – Ты ведь, помнится, меня именно об этом просила.

      – Мм, – отозвалась я.

      Благодарить Сумасброда не имело смысла. Он был богом обязательств и всегда держал данное слово.

      – Ты поосторожнее с ним, Орри, – проговорил он тихо. – Йейнэ была права. Он ни во что не ставит смертных, ну а насколько крут его нрав, ты сама видела. Ума не приложу, на что ты взяла его в дом… если честно, я половины твоих поступков не понимаю… ты просто поберегись, хорошо? Больше я ни о чем тебя не прошу…

      – Не уверена, что позволю тебе о чем-нибудь попросить меня, Сброд.

      Я поняла, что здорово взбесила его, когда комната вдруг озарилась переливами яркого сине-зеленого света.

      – У каждой речки два берега, Орри! – выговорил он резко. – И ты знаешь это не хуже меня!

      Когда он принимал эту форму, голос у него делался тихим, бесстрастным и порождал эхо.

      Я вздохнула и хотела повернуться на бок, но синяки тотчас отозвались, и, срочно передумав, я повернула к нему лишь голову. Сумасброд был сияющим сгустком более-менее человекообразного вида, но выражение, пылавшее на его лице, могло принадлежать лишь обиженному влюбленному. Он полагал, что я судила несправедливо. Быть может, он не так уж и ошибался.

      Я сказала:

      – Вот ты говоришь, что еще любишь меня, а сам не хочешь быть со мной. Не желаешь ничем делиться со мной. Выдаешь какие-то невнятные предостережения касаемо Солнышка, вместо того чтобы хоть что-то полезное рассказать! Ну и как я должна после этого себя чувствовать?

      – Я не имею права тебе ничего больше про него сообщить.

      Жидкое пламя, заполнявшее его силуэт, внезапно обернулось твердым светящимся хрусталем: бесчисленные грани переливались аквамарином и оливином. Мне нравилась эта его форма, несмотря на то что так обычно обозначалось упрямство. А он продолжал:

      – Ты слышала, что сказал Сиэй. Он должен скитаться по смертному миру безымянным, неведомым никому…

      – Ну тогда расскажи про Сиэя и про ту женщину – Йейнэ, кажется? Ты их испугался…

      Сумасброд застонал, по хрустальным граням разбежалась рябь.

      – Ты прямо как сорока, Орри! Хватаешь все блестящее и бросаешь ради того, что поярче блестит!

      Я пожала плечами:

      – Я же смертная. У меня, в отличие от некоторых, вечности впереди нет. Так что расскажи, пожалуйста.

      Я больше на него не сердилась. И он на меня, кажется, тоже. Я знала, что он все еще любит меня, а он знал, что я знаю. Мы просто немного сорвались друг на друга после долгого и тяжкого дня. От старых привычек так легко не отделаешься!

      Сумасброд вздохнул, прислонился к подголовнику кровати и вернул себе человеческий облик.

      – Это был не страх… – сказал он.

      – А мне показалось, именно страх. Вы все перетрусили, кроме той, с пастью… Лил.

      Сумасброд скорчил гримасу:

      – Лил не способна бояться. И мы не боялись. Это было просто… – Он передернул плечами и нахмурился. – Трудно объяснить.

      – У