Клинок инквизиции. Диана Удовиченко

раздался злобный голос из толпы. – Хватай колдуна!

      Люди подступили ближе, выставляя вперед факелы, точно хотели сжечь его прямо сейчас. С такой оравой не справиться, подумал Дан. Еще девчонка на руках… Но тут она открыла глаза и прошептала:

      – Мама…

      Женщина зарыдала еще отчаяннее и принялась покрывать поцелуями ее лицо.

      – Он меня спас от колдунов, – тихо проговорила девочка, указывая на Дана.

      Мать рухнула на колени:

      – Ангел! Он ангел! Посланник божий!

      Толпа зашумела сильнее. Дан оглядывал лица – угрюмые, испуганные, недоверчивые, удивленные… Вдруг он столкнулся взглядом с седоволосым человеком лет пятидесяти. Дан был уверен, что не знает его, но глаза… Он торопливо передал девочку на попечение матери, а сам двинулся в толпу. Люди расступались – кто почтительно, кто опасливо. Дан сам не знал, зачем ему этот человек, но что-то словно притягивало к нему. Седой, поняв его намерения, развернулся и быстро пошел прочь.

      Сосредоточившись на погоне, Дан не заметил, как на пустыре появились новые люди – отряд мечников в кожаных доспехах, во главе с высоким, одетым в черное человеком. Очнулся он, лишь когда на него упала плотная сеть и кто-то сильно ударил сзади по голове. Последнее, что Дан успел заметить, – солдаты, забегавшие в часовню.

      Настя

      – Во имя отца, и сына, и святого духа…

      Холодный металл коснулся шеи, раздался щелчок – и Настя увидела, как на пол падают длинные золотистые локоны. Ее волосы. Почему-то она стояла на коленях, покорно склонив голову… перед кем?

      – Какого хрена здесь творится?

      Она перехватила руку с ножницами, вывернула болевым. Прием вышел так себе, слабенький, почему-то сил не было совсем. Настя вскочила, потом уже взглянула в лицо непрошеного парикмахера. Стоявший перед нею мужчина, морщась, потирал руку. Судя по облачению, это был священник – впрочем, Настя не очень разбиралась в церковных санах. Она огляделась: просторный зал, освещенный свечами, высокие витражные окна, алтарь с иконами, статуя Богородицы – точно, храм. Половину зала занимали два ряда каменных скамей. На первой сидели женщины в строгих серых платьях и шапочках с крестами поверх белых платков. Монахини. Становилось все интереснее. Она опустила глаза и увидела, что сама облачена в белую широкую рубаху до пола.

      – Was ist los mit dir, mein Kind? – спросила красивая женщина лет сорока. – Lass uns mit Tonsur weiter[6].

      Она говорит по-немецки, сообразила Настя.

      Эта тоже была монахиня, но отличалась от остальных сестер. Властным выражением лица, более богатым одеянием.

      – Nein, keine Tonsur! – выпалила Настя. – Was ist denn los hier? Wo bin ich?[7]

      Тут же пришло осознание: она тоже говорит на немецком. Потом перед глазами все поплыло, голова закружилась, к горлу подступила тошнота. В следующую секунду недомогание прошло, зато появилась странная уверенность: она – Одиллия фон Гейкинг, девица из дворянской семьи. Это было дико и непонятно, Настя растерялась, что случалось с нею крайне редко.

      – Продолжим постриг, –

6

Что с тобой, дитя? Продолжим постриг (нем.).

7

Нет, никакого пострига. Что вообще происходит? Где я? (нем.)