Девятая рота (сборник). Юрий Коротков

натыкаясь друг на друга. В толпе стояли, держась за руки, девчонка с милым, детским еще лицом и невысокий лопоухий мальчишка. Их толкали со всех сторон, а они не видели никого вокруг, не отрывали глаз друг от друга.

      – Ну не плачь, пожалуйста, – сказал парень, сам едва сдерживая слезы. – Ну не надо, я тебя очень прошу.

      Девчонка отрицательно замотала головой: не буду.

      – Только два года, – сказал он. – Всего два года, понимаешь?

      Она торопливо кивнула, боясь произнести хоть слово, чтобы не разрыдаться.

      – Рябоконь! – выкрикнул офицер. – Рябоконь!.. Рябоконь есть?

      – Да вон несут. – В толпе захохотали. К воротам приближалась процессия: пятеро парней тащили на плечах пьяного в хлам Рябоконя. Тот размахивал длинными руками и орал как заведенный:

      – Братва! Братва! Спите спокойно! Я на страже! Они не пройдут! Братва! Но пасаран!

      Его сгрузили к воротам. Офицер выкрикнул было следующую фамилию, но долговязый шут Рябоконь снова возник в воротах, приветствуя толпу сжатыми над головой руками.

      – Братва! Граница на замке и ключ в кармане!

      В воротах возникла пробка. Офицер уперся ему ладонью в лоб и втолкнул в ворота.

      – Давай, родишь сейчас!

      Девчонка мельком испуганно оглянулась на эту сцену.

      – Воробьев! – выкрикнул офицер.

      – Я! – откликнулся мальчишка.

      Девчонка вздрогнула и судорожно вцепилась в него обеими руками, будто пытаясь удержать.

      – Я вернусь! Только два года! Я вернусь! – Он побежал к воротам.

      – Чугайнов!

      – Я! – Толстый рыжий парень потрусил следом. Мальчишка хотел последний раз обернуться от ворот, но рыжий грубо толкнул его в спину.

      В вестибюле призывники столпились около вахты.

      – Сумки сюда! – командовал дежурный офицер. – Водку, пиво, самогон – на стол! Найду – хуже будет! Загоню за Магадан моржей дрочить! – Он копался в сумках и рюкзаках, встряхивал и смотрел на просвет бутылки с газировкой. Другой быстро обыскивал карманы.

      – Твоя? – спросил мальчишку рыжий, кивнув назад.

      Тот молча кивнул.

      – Успел хоть на шишку посадить напоследок?

      Воробьев враждебно вскинул на него глаза.

      – Чо, не дала? Ничего, ты за нее не переживай! Не бзди, все путем будет – есть еще нормальные пацаны, оприходуют твою телку, – осклабился тот. – Еще паровоз не тронется, натянут за всю маму, по самую шапочку – вот так! Вот так! – от души с размаху показал он. – За себя и за того парня!

      Мальчишка не знал, куда деваться. Беспомощно сжимая дрожащие губы, он пытался протиснуться в толпу подальше от Чугайнова, но тот не отставал, с мстительным удовольствием зудел над ухом:

      – Теперь два года вас на пару будут драть – тебя там товарищ сержант раком поставит, а ее тут во все щели отбалуют – вот так! Вот так!..

      – Это что? – изумленный офицер вытащил из сумки высокого парня горсть тюбиков.

      – Краски, товарищ капитан, – спокойно ответил тот.

      Офицер отвернул крышку, понюхал, выдавил краску на палец. Достал из сумки связку разнокалиберных кистей.

      – Ты что там рисовать собрался, воин, – колесо от танка? Ты бы с мольбертом еще приперся! Художник!

      – Джоконда! – крикнул кто-то, и вся толпа с готовностью захохотала. Художник невозмутимо собирал краски и кисти обратно в сумку, не обращая ни малейшего внимания на смех и приколы.

      Воробьев шел, почти бежал по коридору. Рыжий не отставал ни на шаг.

      – А ты что думал, Воробей, ждать будет? «Письмецо солдатское в простеньком конвертике»… – заржал Чугайнов. – Ты там писулю ей катаешь, сопли по бумаге возишь, а ее тут в два ствола – в хвост и в гриву!

      – Слушай! – чуть не плача, обернулся мальчишка. – Что ты ко мне привязался? Что я тебе сделал?

      – О, голосок прорезался! – обрадовался Чугайнов. – А что, может, в морду дашь? Ну давай, – подставил он физиономию. – Махни лапкой, пернатый! Ну?.. Чтоб место свое знал по жизни, понял! – с неожиданной ненавистью сказал Чугайнов. – Вот тут у тебя написано, – звучно хлопнул он мальчишку ладонью в лоб, повернулся и пошел прочь.

      В большой комнате стояли парикмахерские кресла в два ряда. Солдаты-парикмахеры в пижонских наутюженных хэбэшках и вполне штатских прическах наспех кое-как орудовали машинками. Весь пол был завален волосами, двое призывников сгоняли их щетками и трамбовали в огромный мешок.

      В крайнем кресле сидел мрачноватый парень в новом костюме. Он невольно дернулся, когда парикмахер резким движением вырвал клок волос.

      – Спокойно, сынок! – насмешливо процедил тот. – Я из тебя сделаю солдата! Какая первая заповедь устава, знаешь? Боец должен стойко переносить все тяготы и невзгоды армейской службы!

      Парень перевел на него тяжелый взгляд холодных глаз исподлобья.

      – Ты