Небываемое бывает. Трилогия. Владимир Опёнок

и раздавленные, они вновь становились их основанием. Но все стремились вверх, и что-то жуткое было в решимости любой ценой подняться выше! Цепляясь за торчащие руки и ноги, тела давили тела, наступали на головы. Болью и отчаянием давались движения. Всё происходило в тиши, но мне казалось, борьба длится целую вечность.

      Наблюдая за открывшейся жутью, я заметил, как тела общаются чувствами. Различая некоторые узрел, что боль была цвета крови. Мрачным сиянием озаряла она картину, возникшую словно из кошмаров. Вычурно сверкала зависть! Обманывая зрение, она меняла тона, коих было множество, но не становилась привлекательнее. Едва появившись, исчезала прикрываясь равнодушием. Но я знал – это всего лишь маска! Затаив дыхание, следил я за чарующей красотой, от которой по телу пробегал озноб.

      Самым мрачным цветом обладала, пожалуй ненависть. Она была черна как ночь. Не знаю, почему так определил цвета. Я сделал это неосознанно и, возможно, ошибся. Всю панораму озаряли яркие вспышки чувств. Молниями пронзая тела, они бросали вызов небу, спрятавшемуся за облаками. Я попытался найти любовь, но тщетны старания. Она была внизу. Раздавленная огромной человеческой массой. Устало скользя взором по поверхности, заметил, как тёмный луч вознёс на вершину очередного счастливца. Едва глотнув свежего воздуха, тот был сразу же обвит, словно щупальцами, десятками тянущихся к нему рук. Мгновенье, и ненасытное человеческое болото поглотило слабое, мокрое тело…

      Раскрыв глаза, я оставался без движения. Пульс постепенно приходил в норму.

      – Для чего вам болезни? – раздался вопрос. Я молчал. Тогда он стал говорить, не обращая на меня внимания.

      – С точки зрения больного – это зло! Впрочем, кто-то проявит сочувствие, но лучше б ему оставаться равнодушным.

      Слова вызвали неприятные воспоминания, и вновь я ощутил взгляды полные жалости. Стало неуютно. Но голос продолжил:

      – Чужая боль мало заботит. Интересно другое. Ваши религии основаны на смирении! Но прошли века, а вы так и не научились принимать страдание с благодарностью.

      Воцарилась пауза. Чувства не верили происходящему, и где-то теплилась надежда проснуться. Другое дело – ум. Он словно объявил войну убеждая, всё наяву. Но эмоции восставали, не желая мириться с логикой! Что-то, во всём этом, настораживало. Неужели это сам?! Сердце бешеным насосом качало кровь! В горле пересохло. Попытался облизать сухие губы, но язык был жёстким и только царапал.

      – Значит, по-твоему, я дьявол? – раздалось ниоткуда.

      Я старался сдерживаться, но выдали мысли. Они, будто нарочно, вертелись вокруг его имени. Страх липкими пальцами прикоснулся к телу.

      – Чего ты боишься? – продолжал голос.

      Я молчал.

      – Если я существую, кто, по-твоему, меня создал?

      Странно, но слушая я успокаивался. Не дожидаясь ответов, собеседник продолжал:

      – Не бойся нарушить запрет.

      – Запрет… – прошелестело внутри.

      – Наложенный религиозной догмой, – добавил он.

      Разговор уходил