Пендрагон. Дон Нигро

РАГОН

      Декорация:

      Единая декорация представляет собой различные места действия в Бойсе, штат Айдахо, в 1910 г. (таверна Макферсона, ресторан Чарли Вонга, Бакский отель-пансион Наварро, тренировочный лагерь Джеймса Дж. Джеффриса, железнодорожный вокзал Бойсе, лачугу в лесу); таверну в Бильбао, Испания, в 1937 г., холм рядом с Герникой, чуть позже, крыльцо дома Марка Твена в 1910 г. кабинет Тедди Рузвельта в 1918 г., тот же Бакский отель-пансион в 1937 г. Декорация не меняется, нет затемнений между картинами. Декорация должна быть простой и достаточно легко приспосабливаемой под все эти места действия, посредством нескольких уровней, деревянной мебели и минимумом специальной бутафории. Времена и пространство легко пересекаются, персонажи из одного времени могут переходить в пространство другого времени с тем, чтобы способствовать плавности движения спектакля. Мы постоянно следуем за Рисом. Он все в той же неряшливой одежде, грубоватый, решительный, уверенный в себе, ироничный господин, который старше своего возраста в сорок лет, но такой же и в шестьдесят. Музыка для песен приведена после текста.

      Дейстрие первое

      Картина 1

      Джон Рис Пендрагон рядом с Герникой (1937)

      (Холм у Герники, Испания, в апреле 1937 г. ДЖОН РИС ПЕНДРАГОН, крепкий, но таки потрепанный жизнью репортер 67 лет, смотрит на город внизу, пьет из фляжки и говорит, в голове сочиняя статью).

      РИС. Двадцать седьмое апреля, тысяча девятьсот тридцать седьмой год. Герника, Испания. Герника, самый древний город басков и их культурная столица, полностью уничтожен… (Пьет). В Бойсе, штат Айдахо, океана нет. Вы слышите спортивных болельщиков. Очередной репортаж от Джона Риса Пендрагона, легендарного газетчика. (Пьет)… Целиком уничтожен вчера фашистской бомбардировочной авиацией… (Пауза). Мне шестьдесят семь лет, идет война, на которой я не могу сражаться, в стране, которая не моя и не моих предков, и Герника в огне, и я потерял мою последнюю дочь, которой не было, и подошел, боюсь, к завершению писательства, а может, поиска правды, которой тоже никогда не было. (Смотрит на фляжку, не пьет). У газетчика безразмерная память, вот почему я вынужден столько пить. Отключившаяся память совершенно необходима для моего здравомыслия. Моя профессия требует от меня собирать и представлять информацию в сжатой, объективной и доступной форме. Короче, я имею дело с абсолютной фантазией, за исключением физической боли, душевной, и смерти, а они упрямо отказываются вести себя, как иллюзии, которыми я предпочитаю их воспринимать. И самое смешное в этой истории вот что: мои вымотанные дружки в Бильбао и Мадриде будут качать головами в неохотном восхищении: опять этот сукин сын оказался первым на месте вселенской катастрофы. А ведь я отправился в Гернику до того, как началась бомбардировка, и не потому, что получил закрытую информацию, или по репортерскому наитию. Поехал туда из-за обещания, которое дал утонувший Бакской девушке в Бойсе, штат Айдахо, двадцать семь лет тому назад, в 1910 году, году кометы, году неудачного возвращения Джеймса Дж. Джеффриса, году, в котором умер мой друг Марк Твен, году утонувшей Бакской девушки. И хотя много ужасного случилось со мной как до, так и после того года, но случалось и что-то приятное, и пусть выпивка и номера отелей одурманили мой мозг и выжелтили душу, как табак выжелтил пальцы, я все еще могу унюхать океан в Бойсе, штат Айдахо, где его не было много тысяч лет, но нет сомнений, что когда-нибудь от там появится. (Пауза). Герника полностью уничтожена фашистской воздушной бомбардировкой. Сначала сбрасывались фугасные и шрапнельные бомбы, потом улицы, заполненные людьми по случаю базарного дня принялись поливать свинцом из пулеметов, и, наконец, завершилось все дождем зажигательных бомб, оставивим в огне древний святой город басков, а дерево Герники…. (Пауза). Я должен описать все это и не могу. С вершины холма я смотрю на пылающую внизу Гернику, а мой пропитанный алкоголем мозг пытается заслонить это зрелище лабиринтом воспоминаний того года, когда… (Он допивает содержимое фляжки, переворачивает ее горлышком вниз). Джон Рис Пендрагон смотрит на пылающую Гернику. Смотрит в бездну времени. В лицо свихнувшегося Бога. В глаза утонувшей Бакской девушки.

      ИГРАЮЩИЙ НА БАНДЖО (Звуки банджо, играется что-то медленное. Потом ИГРАЮЩИЙ начинает петь).

      Год девятьсот десятый,

      Ты помнишь,

      иначе нельзя.

      Вновь пролетела,

      В выси сверкая,

      Великая капля огня.

      И весь наш городок,

      Кто мог и кто не мог,

      Собрался поглазеть на чудо это.

      Эй, Галлей,

      Возьми меня с собой,

      Мне смыться отсюда охота.

      Тут тюрьма,

      И я схожу с ума,

      Вот ты мне и позволь

      За хвост схватиться твой,

      Вытащи меня из болота[1].

      (Он продолжает играть, с тем, чтобы перейти ко второй строфе, свет меняется, и мы возвращаемся из Герники 1937 г. в таверну Макферсона в Бойсе, штат Айдахо, в 1910 г.)

      Картина

1Do you remember whenIn the year nineteen-tenThe great comet came once again by?And all of the noisyGood people of BoiseWent out and looked up in the sky.O-o-o-o-o-o/Take me away, mister HalleyEscape is the thing I requireGet me out of this jail,Let me grab on your tail,I want to ride of your fire.