Сюзерен. Андрей Посняков

Ха-ха, святой брат! Да как же, дала! Так ее отходила – небось до сих пор, бедная… ой!

      – Та-ак… А где все происходило?

      – Да на ее же дворе и происходило, на ведьмином.

      – А ты там как оказалась… и подруга твоя, Бенедетта?

      – Так зашли же, святой брат! Думали вывести колдунью на чистую воду.

      – Угу, угу… Значит, незаконно проникли на чужой двор. Ладно, с этим деянием пусть ваш алькальд разбирается… Брат Эгон, – инквизитор повернулся к секретарю, – выделите дело о проникновении в отдельное производство и перешлите тамошнему алькальду… Так, а мы вернемся к колдовству! Что именно делала ведьма в тот момент, когда вы к ней вошли?

      – Колдовала, что же еще-то, святой брат?

      Вожников только диву давался, насколько умело и лихо вел следствие брат Диего! Кстати, все специфические слова и фразы, произнесенные инквизитором по латыни – «незаконное проникновение», «деяние», «отдельное производство», – были очень похожи на современные Егору, словно дело происходило в кабинете обычного следователя или дознавателя, в крайнем случае – участкового. Очень, очень похоже… что и понятно, источник-то один – римское право.

      – Какие именно колдовские действия ты заметила лично?

      – Ой… – Эужения снова почесала щеку. – Да я лично ничего такого не видела… но знала точно – колдует!

      – Откуда знала?

      – Да все об этом в деревне говорят, святой брат. Она давно колдует, это всем известно.

      – Нас пока интересует данный конкретный момент! – повысил голос монах. – От кого именно ты об этом узнала?

      – Дак это… булочник наш, Фиделино, сказал. Сказал, мол, что видел – колдует…

      – А конкретно?

      – А кон… кор… Ничего такого больше не сказал.

      – Ладно, спросим у булочника. Итак, ничего конкретного ты, Эужения, не видала… просто проникла на чужой двор, и потом началась драка… Пока с тобой все, иди, во дворе посиди. Брат Эгон! Давайте сюда Бенедетту.

      В отличие от своей дородной подруги, Бенедетта оказалась особой длинной, костистой и жилистой. Правда, был в этой далеко не молодой уже – лет тридцати пяти – женщине какой-то особый шарм, отчего узкое смуглое лицо ее с длинным и тонким носом и тощая жилистая фигура вовсе не казались отталкивающими, наоборот, притягивали. Общему впечатлению не мешал даже пушок над верхней губой. К тому же роскошная ярко-рыжая шевелюра! Ах…

      Даже брат Диего – монах! – и тот восхитился:

      – Ты красивая женщина, Бенедетта! Сожалею, что вдова. Муж твой давно ли умер?

      – Да года три уже, святой брат. С тех пор вот вдовствую.

      – И на что живешь?

      – Зеленью, святой брат, торгую. С детьми вместе выращиваем, кое-что в полях собираем, на рынок сюда, в Матаро, на тележке возим – тем и живем.

      – И лошадь у вас имеется?

      – Мул. И еще – ослик.

      – Ах, как славно, ослик… Зеленью, значит, торгуете. Замуж так больше и не вышла?

      – Увы, святой брат.

      – Это плохо, что не вышла. Нельзя такой женщине без мужа.

      – Я и сама, брат Диего, понимаю, что нельзя. – Бенедетта