Трещина в могильной плите. Антон Сёмин

степени паршивости. Когда я дописал ее, мне было всего пятнадцать; тем не менее, называя это бессмысленным бессюжетным замесом, я ошибусь в своем суждении. Можно считать, что это, в какой-то степени, произведение человека, впервые получившего паспорт и решившего, что он имеет, наконец, право излагать свои нездоровые мысли.

      Предисловие

      Прежде всего – немного о вещах совершенно очевидных. О том, что вспоминать события, случившиеся очень давно – довольно глупо и, как бы странно не прозвучало, мерзко. Это причиняет только боль и ничего больше. Всем известно, что приятные воспоминания уходят на задний план. Огромное количество вещей ускользает от внутреннего взора, и, обычно, человеку запоминаются только самые яркие и, опять же, негативные эпизоды. Запоминается момент из фильма, на котором ты умудрился опрокинуть на себя пол-литра яблочного сока. Отлично вшивается в память какой-нибудь незначительный кусок книги. Идиотский анекдот, рассказанный на каком-то празднике, иногда остается с нами на всю жизнь. Все мы знаем с десяток таких шуток. Позже складывать эти кусочки невообразимо сложно, из-за чего возникают сомнения в подлинности этих самых воспоминаний. Мнения разнятся, и уже никто не помнит, как оно все было.

      Есть и такие истории, которые никогда не забудешь, даже если очень сильно захочешь. Так происходит по разным причинам. Возможно, вы вспоминаете эту историю каждый божий день, проговаривая про себя леденящие душу подробности (здесь, очевидно – первое посещение школьного туалета), может, кто-то регулярно вам напоминает о прошлом (а вот когда ты под стол пешком ходил…), впиваясь словами под кожу. Вполне вероятно, воспоминание сильно засело в вашей памяти, как энцефалитный клещ. Об этом я, как можно было догадаться, и собираюсь поведать.

      Сегодня, к счастью, я проснулся снова. В голове пульсировали мысли о всяких бессмысленных историях, которые кроме меня уже никто, может, и не вспомнит. Порой, в эти минуты, на меня накатывает ужасное одиночество. Куда же ушли все эти годы, бесповоротно минувшие? Казалось бы, те воспоминания в твоей голове по-прежнему живы, присутствуют здесь и сейчас, живут своей жизнью, генерируя всевозможные варианты развития событий. Можно погрузиться в них и забыть обо всем. О том, что ты беспомощный старик, хватающийся за жизнь тонкими, цепкими, старыми с пигментными пятнами руками. О том, что тебя много лет никто не вспоминает, кроме медсестер и санитаров. О том, что все, кого ты знал на своем веку, уже давно покоятся на городских кладбищах. И даже о том, что до конца своей долгой жизни ты вынужден существовать в доме для престарелых. Но такие вещи сложно забыть, если они окружают тебя постоянно. Недели бесцельного существования перерастают в месяцы, месяцы ожидания чего-то нового и хорошего – в годы, а года – в десятилетия. С этим ничего не поделать. Такова участь стариков, единожды оступившихся с намеченного пути тогда, в молодости, потерянных и униженных сейчас. Проклятых, в конце концов.

      Под конец своей жизни я, наконец, нашел название состоянию, в котором оказался. Болото – никак иначе и не назовешь. Во всяких приключенческих фильмах, если герой попадает в болото, то его непременно вытаскивают, измученного, уставшего, но живого. Суют ветку, палку, веревку – все, за что можно зацепиться. Удивительно, но персонаж вечно выживает в таких ситуациях. Либо благодаря своей смелости и отваге, либо из-за замечательных друзей, которые не бросают своих, либо из-за удачного случая. А может быть просто потому, что режиссер – недалекий стереотипный кретин. Собственно, все, что можно увидеть на большом экране, жуя попкорн и запивая газировкой, не деле полный бред.

      Разумеется, все болота разного размера и глубины, но имеет ли это значение, если рано или поздно ты погрузишься туда с головой и поймешь, что больше не можешь дышать?

      Я пытался выбраться из своего болота еще в детстве. Тогда я был совсем молод и имел искаженные в общепринятом понимании понятия о жизни. Я ненавидел всех стариков без исключения. Встреть я себя самого постаревшего в восемнадцать лет, наверное, подумал бы: «надо же, какой ничтожный старый ворчун? Бьюсь об заклад, он уже не в состоянии внятно говорить или мыслить. Что могло довести человека до такого ничтожного вида?».

      Раньше я чувствовал превосходство над человечеством. Я смотрел на всех свысока, иронично улыбаясь и изображая, что их жизнь ни в коей мере меня волнует. А так, конечно, иногда интересно было послушать. Тайком.

      Я был писатель, в своем роде. У меня была книжка с гадостями. Однажды я дописал ее. Я отправил сие чудо везде, где мог, и, разумеется, не получил ответа. С тех пор ни одно из своих произведений я не относил в издательство – благо, хватало разума не совершать столь крупных ошибок… Едва ли все это имеет значение сейчас, когда мои жизненные силы на исходе.

      Я все реже встаю со своей синей койки. Раньше я проводил большую часть времени на ногах, теперь же спускаюсь вниз только затем, чтобы съесть свой скудный завтрак и ужин посреди таких же никчемных стариков, как и я сам, в красивом белом зале с высоким потолком, древними желтыми шторами и огромными люстрами. Иногда я могу прогуляться по парку. Много читаю, даже больше, чем в юности. Из-за бессонницы читаю ночами, ухудшая свое и так изрядно испорченное зрение. Мало ем, мало