Охота на рэкетиров. Ярослав Зуев

позвонил Поришайле и сжато обо всем доложил.

      «Стареешь, Сергей Михайлович», – почти удовлетворенно констатировал Поришайло и в пятый раз потянулся за коньяком.

      Попивая вечерами коньячок, Артем Павлович отдавал себе отчет в том, что алкоголизм, взрощенный на коньяке, пускай и самых дорогих марок, от своего родного брата алкоголизма, выпестованного на бормотухе с самогонкой, отличается – как два пингвина на льдине. То есть никак почти. Более того, Артем Павлович резонно полагал, что подвисание на коньяке еще и опаснее, вследствие определенного самообмана, проистекающего из таких вот нехитрых соображений, что потребляя водку в одиночку, хотя бы понимаешь, что пропадаешь, и надо что-то делать, пока не допился до лопнувших капилляров в носу. А глотая коньячок – просто интеллигентно и со вкусом коротаешь вечера, и придираться к самому себе вроде бы как и не за что.

      Пока Артем Павлович обмозговывал сию непустяковую проблему, на пороге его кабинета бесшумно появилась средних лет женщина: худенькая, а то и высохшая. Чересчур хорошо одетая. С надменным лицом и губами (даже и не губами, а двумя тонкими взбалмошными нитками), готовыми, казалось, в любую секунду поджаться в надменной гримасе. Лицо женщины несло на себе такой толстый слой макияжа, что воины-апачи, вступившие на тропу войны, пожалуй, ахнули, почтительно. А то и расступились бы, перед ней.

      – Лиза, – тихо позвал Поришайло, у которого слух был развит, как у кота.

      Женщина беззвучно пересекла кабинет мужа, зашла ему за спину и положила обе сухонькие ладони на трапециидальные мышцы Артема Павловича. Вернее сказать, на то место, где эти самые мышцы находились в прошлом. Молча принялась легонько массажировать шею мужа. Артем Павлович замурлыкал:

      – Все боятся Артема Павловича, – проворковал Поришайло преобразившимся от удовольствия голосом, – А сам Артем Павлович боится ревматизма…

      – Тема… – ласково начала жена, – Наташа звонила…

      – Наташенька?.. – оживился Поришайло. – Когда?.. Почему ты меня не позвала, Лизонька?

      – Ты по другой линии разговаривал. Не хотела отрывать… Подумала, что-то важное…

      – Жаль, – искренне огорчился Поришайло. – «Что может быть важнее звонка любимой доченьки?»

      Этим летом Наташа Поришайло завершала третий год обучения в Сорбонне,[17] причем подавала такие надежды, что родители не могли нарадоваться. Артем Павлович ужасно скучал за доченькой, но чувства свои отцовские старался держать в узде, предпочитая удерживать единственного ребенка подальше от Родины. Там, на Западе, и образование – покачественнее, и климат помягче, и люди подобрее, а жизнь – повеселее. Отчего-то, г-м…

      – Она какого числа на Багамы собирается? – печально спросил Артем Павлович супругу.

      – Не на Багамы. На Мальдивы, Тема, – у укоризной поправила Елизавета Карповна. – И нечего тебе беспокоиться. Она взрослая девочка…

      – Да взрослая-то взрослая, – протянул Поришайло, – да волны

17

(фр. Sorbonne) – университет в Париже, основан в 1257 теологом Робером де Сорбоном