Темный дом. Самая первая история любви. А. С. Коваленко

дальше по своим, понятным только им, делам. Когда проживешь тут всю жизнь, каждая мелочь записывается на подкорке памяти, каждая царапинка, каждый дефект на стене. Все это и ещё миллион других деталей отличает одно идентичное место от другого.

      Подвесные краны, которые часто двигаются под потолком, имеют разные характерные особенности и черты. Иногда можно заметить порядковый номер одного крана, он набит сбоку на выступающей вперед кабине. А иногда по немного подрагивающему фонарю можно узнать другой кран. Есть один подвесной кран, у которого габариты отмечены не четырьмя красными маленькими фонариками, а оранжевыми. Один кран проезжает с характерным лязгом, медленно и важно, а другой летит быстро и почти бесшумно. Есть более злые и более добрые краны, одни обходятся с нами лучше, чем другие. Одни краны встречают с радостью на лице, а некоторые провожают со страхом в глазах.

      Внутри нашего дома/цеха, несколько сотен маленьких коридоров, расходящихся в обе стороны. В каждом проходе вдаль уходят черные многоуровневые стеллажи с прорезиненными койками, которые тонут в глубине. Кровати высотой в девять ярусов. Они не достигают второго уровня фабрики, где находятся мосты граждан. Возвышаясь на несколько метров над самым верхним ярусом с кроватями, защитный навес, загнутый вверх и выступающий над пропастью, надежно защищает второй ярус. Любой, кто пытался, в лучшем случае что-то ломал себе, падая между двух пролётов прорезиненных коек, а чаще всего погибал при падении с такой высоты. Получается очень правильная геометрическая паутина из проходов под прямыми углами, которые вливаются в общий коридор для прогулок.

      По праву вождя, которое я добыл кровью, я живу на самом верхнем ярусе, прямо у самого входа в цех, рядом с одной из бетонных свай. Из-за навеса сверху, мне не видно, что происходит надо мною, но я могу многое слышать. Иногда где-то рядом ходят граждане, а я слышу стук ботинок о железные подмостки верхнего этажа.

      Лет десять назад внедрили программу гуманного обращения со слейвами. В начале каждого цеха повесили большой экран, с которого иногда показывают очень интересные вещи. К экранам все давно привыкли, и почти никто, кроме вождей, не обращал на них внимания. Часто они работали без звука или были выключены. Своему знанию языка граждан я обязан именно экрану у моей койки. Когда на экране изредка что-то рассказывают, или показывают нашу благодетельницу из «партии кожаных», снизу идут совсем мелкие буквы, дублирующие слова. С нижних ярусов этого, конечно, не видно, но хорошо видимо с моей койки, и с койки напротив. Но тот, напротив, не особенно интересуется, его больше беспокоит, что он вверху и ему долго спускаться за едой. Последние несколько месяцев он воюет с соседом с 8-го яруса, чтобы спуститься на один этаж ниже. Я вполне понимаю смысл редких надписей, разбросанных по всей фабрике цифр и знаков. К своей печали я понял, что от простых вариантов побега фабрика защищена лучше всего. Здесь нельзя сделать подкоп, или залезть вверх, они все предусмотрели.