Бери и помни. Татьяна Булатова

сбросила обувь и ворвалась в кабинет.

      – О-о-ох, на-а-аглая какая! За мно-о-о-ой она! – подвела итог старуха и вынесла приговор: – И ты тожа бесстыжа!

      Так Дусю раньше никогда не называли. Повода не было. «Дылдой» да, звали. «Кобылой», «лошадью Пржевальского» – тоже. «Коровой» иногда. Дуся не обижалась, ибо свято верила: «Кто обзывается, тот так и называется». Со школы она говорила обидчикам так, как советовал ей папа: «Вот сам (сама) ты это слово!» – и гордо поворачивалась к нему (ней) спиной.

      Точно так же, как разбивались о глиняные ноги Хатшепсут всевозможные летающие насекомые, отлетело от Дуси и ее новое имя «Бесстыжа». Неуемная старуха, обнаружив полное Дусино равнодушие, в долгу не осталась и презрительно уточнила:

      – Ты! Ты… Неча отвертываться-то…

      По очереди пронесся вздох осуждения. Пронесся и стих. Дуся прикрыла глаза.

      – Э-э-эй, – потянула Дусю за рукав соседка справа. – Энта жиблая – дочка твоя, штоль?

      – Кто? – растерялась Евдокия Ваховская.

      – Энта. – Старушка кивнула на дверь.

      У входа в кабинет по-прежнему стояла старуха, добровольно принявшая на себя обязанности общественного обвинителя, и грозно смотрела на Дусину соседку-ренегатку. Та, почувствовав на себе неодобрительный взгляд, потупилась и заговорщицки прошептала Дусе на ухо:

      – Злые какие люди! Зверь прям, а не люди.

      Не успела Дуся ответить соседке, как дверь кабинета распахнулась и из него вылетела Римка с лицом полной решимости:

      – Вот сами и рожайте! – бросила она через плечо медработникам и стремительно направилась по знакомому маршруту в конец коридора.

      – Девушка! – вскочила с места Хатшепсут. – Обувь! Обуться забыли.

      – Чччерт! – выругалась Римка и вернулась обратно.

      Старуха у дверей лакированной палкой пренебрежительно вытолкнула стоптанные босоножки на середину коридора.

      – Костыль убери! – хрипло прикрикнула на нее Римка и отточенным движением вставила узкие стопы в видавшие виды босоножки.

      – Ты все-таки подумай, Селеверова, – обратилась к ней врач, не вставая с места. – С мужем посоветуйся.

      – Сама с ним советуйся! – огрызнулась Римка и возобновила прерванное движение.

      В кабинете у гинеколога Дуся пробыла ровно пять минут, чему очередь, растревоженная нерегламентированными подвижками, была чрезвычайно рада.

      – Заходите! – объявила Ваховская и зашлепала по коридору, волоча за собой разношенные шлепки сорок второго размера. Впереди ее ожидало летнее счастье в виде дощатого домика, выкрашенного нежно-голубой масляной краской.

      Дуся распахнула двери женской консультации и шагнула в июльское марево. «Па-а-арная!» – подумала про себя Евдокия Петровна и медленно начала спускаться с крылечка, ставя ноги боком – стопа не умещалась на покрытых растрескавшейся плиткой ступеньках. Дуся к такому неудобству привыкла, равно как и к тому, что на помощь ее всегда звали в числе первых: подержать, донести, поднять, разгрузить. К тонкой работе ее обычно не привлекали, хотя умений