Бери и помни. Татьяна Булатова

зяла начало обреченная на медленное вымирание будущая интеллигенция Нижней Террасы – самого захудалого краснопролетарского района провинциального города Ульска.

      В «доме образцового порядка», как сообщала прикрученная к дверям первого подъезда табличка, жили итээры завода и их семьи. Дуся к итээрам никакого отношения не имела. Можно сказать, квартиру в знаменитой «сталинке» она занимала по недоразумению.

      Просто накануне очередной годовщины Победы в Ульск приехал Брежнев и выступил перед рабочими знаменитого на всю страну оборонного предприятия. Дуся как передовик вредного производства была делегирована на встречу с главой государства и стояла в цеху, зажатая со всех сторон лучшими из лучших представителей рабочего племени.

      – Кто это? – поинтересовался Брежнев, обратив внимание на гренадерский рост женщины.

      – Щас узнаем! – пообещало руководство завода и, опережая события, под руки вывело на сцену ни о чем не подозревавшую Дусю.

      – Хороша! – отметил генеральный секретарь и от переизбытка чувств неожиданно обнял работницу.

      Администрация завода сочла это знаком и решила разбавить отряд итээров представителем иного сословия. Так Дусе выделили квартиру. И по заводу поползли слухи… В чем только ее не подозревали! Даже в порочащих связях с начальником отдела кадров. Между прочим, совершенно напрасно: Дуся была девицей.

      Биография Римки Некрасовой была незатейлива и банальна: третий ребенок, единственная девочка в семье заводских пролетариев четвертого поколения с момента отмены крепостного права.

      У Дуси не было ни сестер, ни братьев. Происходила она из ульских мещан.

      Римкин батя гордился своей фамилией и, бывало, в кругу товарищей заявлял:

      – Из Некрасовых мы…

      – Из каких это из Некрасовых? – интересовались собутыльники.

      – Из тех… – многозначительно отвечал пролетарий и цитировал:

      Гляжу…

      забирается медленно в гору

      Лошадка… а с нею – пацан и возок…

      Отец Дуси, скромный бухгалтер райфо, на вопрос анкеты «Каким иностранным языком владеете?» отвечал «Не владею», а еще чаще ставил жирный прочерк напротив пунктов, характеризующих гражданскую состоятельность анкетируемого: «не владею», «не имею», «не претендую», «не был», «не являлся», «нет», «нет», «нет».

      Погиб Степан Игнатьевич Некрасов под колесами поезда, неожиданно налетевшего на него в самое неурочное время: по пути из бани домой. Завидев надвигающийся паровоз, пролетарий Некрасов обиделся и решил встретить врага лицом, чтоб неповадно было. В результате машиниста осудили (срок точно неизвестен), а обезображенное тело работяги Некрасова доставили в морг. Похороны сыграли по-семейному, то есть всем бараком. Последний блин с медом достался участковому, а четверо детей – вдове покойника, плохо соображавшей по причине хронического опьянения.

      Дусин папа ушел из жизни незаметно. Тихо. Не отходя от рабочего места, повалившись на бок с таблеткой нитроглицерина под языком. Сердобольные сотрудницы вызвали «Скорую» и позвонили дочери сослуживца, предварительно кинув жребий. Сообщить скорбную весть выпало самой молодой сотруднице финансового отдела Зиночке. От перенапряжения она заплакала, пошла красными пятнами и прорыдала в трубку:

      – Зна-а-аете-е-е… Это я-а-а-а.

      На ответное недоумение уточнила:

      – Зи-и-иночка.

      – Кого надо? – проорала трубка сварливым старушечьим голосом.

      – А Ваховские здесь живу-у-ут? – рыдая, поинтересовалась сотрудница.

      – Дуньки нету дома, – отрезала трубка. – А сам-от на работе…

      Последняя фраза «А сам-от на работе» в сознании Зиночки остановила вращение земного шара, и мир полетел в тартарары окончательно и бесповоротно.

      – Дай-ка мне, – раздраженно скомандовала самая старшая сотрудница финансового отдела Клавдия Михайловна и взяла инициативу в свои руки:

      – С прискорбием сообщаю…

      На том конце провода появился искренний интерес к собеседнику:

      – Ба-а-а-а! Чо ли, помер сам-от?

      – Помер… – сменила интонацию Клавдия Михайловна, отказавшись от протокола. – Сердце…

      – Ба-а-а-а! – снова изумилась трубка и пообещала передать информацию дочери: – Чай скажу, чо мы, не люди, чо ли…

      Схоронили-помянули-забыли.

      И только Дуся на каждую родительскую лезла на Майскую гору, прибирала и без того ухоженную могилку и буднично сообщала:

      – Вот и я, пап. Замуж не вышла.

      Через год число посещений кладбищенского приюта сократилось до разумного, но приветствие осталось почти таким же:

      – Какой уж там замуж! Нет, папа.

      Еще через год молча крошила пасхальное яичко и втыкала восковую ромашку рядом с голубой пирамидкой.

      Когда Дусе исполнилось сорок три, позвали замуж. Имя и фамилия жениха стерлись из памяти быстрее, чем высохла