Невероятное подземное путешествие барона Трампа. Ингерсол Локвуд

и мой голос, всегда настроенный на печаль. Простите меня, маленький барон, мой веер тогда соскользнул; неужели вы видели меня насквозь? Я не хотел бы, чтобы вы видели моё сердце сегодня, потому так или иначе я не могу заставить его биться медленней; оно ужасно неуправляемо.

      Я заверил его, что еще не видел его насквозь.

      А теперь, дорогие друзья, я должен объяснить вам, что по законам страны Миккаменков каждый мужчина, женщина и ребенок должны иметь на своей одежде отверстие на груди прямо над сердцем, и соответствующее отверстие на спине, так чтобы при определенных условиях, когда это позволяет закон, можно было взглянуть на сердце любого жителя этой страны и точно увидеть, как оно бьется – быстро или медленно, скачет или пульсирует спокойно и естественно. Но эта привилегия предоставляется, как я уже сказал, только при определённых условиях, поэтому для того, чтобы не привлекать любопытных взглядов, каждому миккаменку разрешается носить черный веер, которым он закрывает вышеописанное отверстие и таким образом в некоторой степени скрывает свои чувства. Я говорю «в некоторой степени», потому что могу сказать вам точно, что ложь неведома или, правильнее сказать, невозможна в стране прозрачного народа по той причине, что их глаза так удивительно ясны, прозрачны и кристальны, что малейшая попытка соврать, волнует и затуманивает их, как будто капля молока упала в стакан с чистейшей водой.

      Глядя на это странное маленькое существо, сидевшее на скамейке рядом со мной, я вспомнил разговор, который вел с одним русским ученым в Сольвычегодске. Он сказал о своем народе: «Все мы рождаемся со светлыми волосами, блестящими глазами и бледными лицами, ибо мы выросли под снегом». И я подумал про себя, с каким восторгом он смотрел бы сейчас на это странное существо, рожденное не под снегом, а далеко под поверхностью земли, где в этих огромных залах этого мира внутри мира этот странный народ, подобно растениям, выросшим в темном, глубоком подвале, постепенно расстался со всеми своими цветами, пока их глаза не засверкали подобно хрусталю, пока их кости не обесцветились до янтарной чистоты, и их бесцветная кровь не стала течь по бесцветным венам. Пока я сидел в раздумьях, чистый белый свет вдруг начал мерцать и исполнять фантастические трюки на стенах, танцуя в постоянно меняющихся оттенках, то ярко-желтых, то бледно-зеленых, то великолепно пурпурных, то тёмно-малиновых.

      – Ах, маленький барон! – воскликнул Мастер Холодной души. – Это был необыкновенно короткий день. Встань, пожалуйста.

      Я поспешил повиноваться. И тут он коснулся какого-то механизма, и скамья, раскрывшись в центре, превратилась в две очень удобные кровати.

      – Через несколько минут наступит ночь, – продолжал он, – но, как видишь, что мы не были застигнуты ею врасплох. Я должен объяснить тебе, маленький барон, что из-за капризной манеры, с которой наша река света склонна как начинать, так и прекращать свое течение, мы никогда не можем сказать, как долго продлится день или ночь. Сейчас это то, что мы называем