Наши в ТАССе. Анатолий Санжаровский

хочет.

      И захотел критикан Калинов:

      – Два собрания назад я критиковал Абрамова. Отстег-нул копыта![2] На прошлом собрании ругал другого. А итог тот же. Тоже сложился в ящик.[3] Сегодня я хочу покритиковать космического обозревателя Романова. Но это вовсе не значит, что я хочу его смерти…

      Чинопочитаемый Бузулук своё место за столом великодушно уступил какому-то маленькому хорьку в яме.[4] Сам торчит у двери, прилёг плечом к косяку и время от времени поглядывает в коридор. Вроде как на шухере стоит. Вот он выглянул за дверь и аврально доложил басисто, сложив пухлявые ладошки рупором ко рту:

      – Лобан Лобаныч! Романов, четвёртый лучший человек Смоленщины,[5] по коридору пропёрся трахтором к себе в стойло.[6] Пока ещё живой.

      И все засмеялись.

      Кто-то капризным дискантом выкрикнул:

      – А чего это Шишков прячется за столом? Чтоб не прятался – избрать его секретарём! Да единогласно!

      Единогласно и избрали.

      1969

      1 января, среда

      «Неправое это дело – ходить налево»

      Вчера в семь вечера приплёлся к приятелю. Его не было дома.

      Из кулька поел в подъезде кильку жареную, купил в гастрономе на Калининском. Потом постучался к соседям.

      Смотрел у них телевизор.

      Приятель привёл худенькую коротышку Анну.

      – Мой Миша, – тараторила она, – встречает Новый с новой. Я понимаю, «неправое это дело – ходить налево». Но что поделаешь? Я спокойна. «Печаль моя светла: она уже слиняла». Он обязательно вернётся ко мне!

      – Зря ты спокойна, – сказал приятель. – Он тебе не нужен. А ты ему не нужна. «Прошлое не завернёшь, как оглоблю». Тебе просто кажется, что ты ему нужна. Мираж! Фантазия, клопик ты несчастный с глазками навыкате!

      Приятелю не понравился мой портвейн-33, и он послал меня в гастроном. Но всё уже было закрыто.

      В полночь пригасили свет.

      В углу я взрывал хлопушки. Жгли бенгальские огни.

      Все усердно кидали в себя моё изруганное вино. Всем скорее хотелось упиться.

      Анна уже хороша. Она выпрыгнула из-за стола, которым служила откинутая дверца от шкафа, – опиралась на спинки двух стульев – и под радиолу стала одиноко кружиться. Она вертелась и кричала:

      – Гы-ыспода граждане-товарищи! Я вес-с-селюся!..

      Это было развесёлое самообслуживание.

      А всем было тоскливо.

      Анне так горелось соблазнить гостя соседей, да она не знала, как к ним завалиться. Вскоре выяснилось, что у него жена, и Анна сникла:

      – Мог бы и со мной поспать. Всё оригинальней.

      Я спал на раскладушке. Было холодно.

      Утром я поехал к себе в Бусиново. Теперь я снимал койку в старой ветхой сараюхе-завалюшке у милого Николая Григорьевича. Он в разводе со своей женой- географичкой. Однако по старой привычке бегает к ней через три дома подкинуть в топку свежих дровишек. Сам согреется и Лидушке не даст замёрзнуть.

      В доме все четыре комнаты забиты студентами института культуры.

      Моё

2

Отстегнуть копыта – умереть.

3

Сложиться в ящик – умереть.

4

Хорёк в яме – начальник.

5

Как-то ехал Романов в Звёздный городок на задание и похвалился водителю:

«Лучшие люди Смоленщины – это Твадовский, Исаковский, Гагарин и я. Юрка – голос тонкий – на слово охотный». Сказал одному – теперь знают всё об этом на нашем четвёртом этаже.

6

Стойло – кабинет.