Грэйс. Елена Крюкова

местах,

      о золоторунной овце,

      о золотобровом лице…

      Рюкзаки застегнуты на все ремни!

      А старуха молится:

      – Спаси и сохрани.

      …Спаси и сохрани —

      от метели, жадно заметающей путь,

      что стесняет сердце

      и давит грудь.

      От метели, хищно падающей с неба

      на лисьи и волчьи следы,

      от легкого хлеба,

      от тяжелой воды,

      от всякой безумной напасти —

      от мора, глада,

      от войны…

      Гудок дальнего слезного счастья —

      поперек пустынной страны.

      Старуха крестится,

      лицо коряво, коричнево…

      Ее седина пахнет корой, корицею…

      Очкастый парень

      кричит по-литовски —

      красивый, бритый, лицом – Котовский!

      Сто лиц!

      Сто языков!

      Господи, упаду ниц

      средь чемоданов, мешков…

      С места снялись… поплыли

      Веси, предместья, города…

      Во снежной пыли – народ мой, ты ли…

      Куда, мой народ, куда…

      Господи, сколько людей…

      Приди, возьми и владей…

      …

      …Вокзал красивый и суровый.

      Его узорчата стена.

      Его нахмуренные брови:

      Страна – неверная жена.

      Она весь век куда-то едет,

      Во тьму глаза ее глядят.

      И, плача, по буфетам дети

      Еду холодную едят.

      И под крыло, под плат пуховый

      Всех беспризорных соберет:

      Всех, кто слепой и бестолковый,

      Всех, кто – толпа и кто – народ,

      Всех чужеземцев, иноверцев,

      Кто ходит по Руси, косясь…

      Вокзала темь… и запах перца…

      Фонарь играет, яркий язь…

      То иглы вьюги… то ударит

      из туч, мазнувши по лицу,

      великий свет… средь гула, гари,

      зимы, что поведут к венцу…

      И в этой вьюге, что так сладко

      Жжет рот, как на морозе – сталь,

      Идет красивая мулатка,

      Огромна, как сама печаль.

      У дерева и человека

      Что под коричневой корой?..

      Она стоит над белым снегом

      Огромной черною горой.

      О, тонкой ковки профиль медный

      И пламя грозовое скул!

      Петровский фейерверк победный

      Из бешеных белков блеснул…

      Но – хлад асфальта и металла!

      Но – самолет над головой!

      И стиснут пальцы, как шандалы,

      Огонь чужой руки живой.

      Прохожий без суда и слова

      Шарахнется к дороге, в грязь…

      О, к этому она готова.

      Она ведь черной родилась.

      В ночи куранты бьют старинной

      И царской музыкой тоски!

      Зачем так ноздри рвут зверино

      Морозный воздух на куски…

      Она ведь родилась собакой…

      И буйволицей… и козой…

      И стылой – зимнею – из мрака —

      Бизоньей вымершей слезой…

      Постой.