Говорящий тайник. Валерий Гусев

жалобнее: – Где уж Алешке с ним равняться. У него-то отец простой чиновник. Всего-то полковник полиции. Начальник отдела Интерпола. Правда, сам президент дважды вручал ему ордена и приглашал на дачу, но какое это теперь имеет значение? Где уж нам… До свидания. Я сегодня же напишу заявление с просьбой отчислить моего сына Алексея из вашей школы. Придется ему в Англии учиться.

      Директор побледнел и открыл рот. Мама встала и грустно вышла из кабинета. А Бонифаций сказал директору из своего угла:

      – Так вы скоро останетесь без учеников. – Помолчал. – И без учителей.

      – Я извинюсь! – вскочил директор. – Я ее догоню!

      – Вы лучше телеграмму дайте.

      Бонифаций, он очень смелый. И сердитый. Он даже нам всем раздает, если надо, подзатыльники. Но пусть только попробует тронуть нас кто-нибудь посторонний. Он тут же становится грозным львом. Недаром его Бонифацием прозвали. Ну, еще и из-за прически. Такая вся в мягких кудряшках, будто над копной сена ураган промчался.

      В общем, глупая, но поучительная история. Которая в тот же день получила продолжение. Еще более глупое и поучительное.

      Вечером Алешка и дядя Федор занимались с его машиной. И тут кто-то подошел сзади и схватил Алешку за ухо. Это был (или была?) Скарлатина.

      – Если ты, щенок, – прошипел он (или она?), – еще раз подойдешь к Шурику, я оторву тебе оба уха. Врубился?

      – Не надо, – спокойно сказал дядя Федор. – Что с мальцом воевать? Он еще молодой, ухи быстро отрастут. Вы лучше его бате уши оторвите. Вон, как раз он подъехал.

      У нашего подъезда остановился папин навороченный служебный джип. Из него вышли папа и еще один офицер, оба в камуфляжной форме. Папа что-то сказал своему сотруднику, и тот отдал честь и уехал.

      – А где он? – вдруг спросил дядя Федор. – Куда Скарлатина делся? – И даже заглянул под машину.

      Алешка посмотрел по сторонам, потом на асфальт:

      – Даже лужи от него не осталось.

      Эх, если бы у всех нормальных детей были бы в папах полковники полиции!

      Но это еще не все. Мы уже собирались пить чай, как кто-то позвонил в дверь. Алешка открыл. Это приперся Диакеза.

      – Я это… Как его… Извиняюсь.

      – «Извиняюсь», так не говорят, – поправила его мама. Она на всякий случай возникла в прихожей. – Самому себя извинить нельзя, тебя должны извинить другие. Те, кого ты обидел.

      – И вообще, – сказал Алешка. – Ты не по адресу. Иди к Серегиным. – И захлопнул дверь.

      С этого дня очень многое изменилось.

      Диакеза почему-то стал подлизываться к Маринке. Даже пригласил ее в гости.

      – Я к чужим людям, – сухо ответила она, – в гости не хожу.

      – Да, – обидчиво проныл Диакеза, – к Оболенским-то ходишь.

      – Мы ей не чужие, – сказал Алешка.

      Но Диакеза не отставал. Он тоже начал таскать из буфета булочки и сникерсы и ухаживать ими за Маринкой. Маринка посоветовалась с Алешкой и сказала Диакезе:

      – Ладно, я тебя прощаю. Хочешь со мной дружить – таскай сосиски.

      А дядя Федор уже начал ворчать:

      – Я