Черная перепелка. Анна Данилова

– трудно было запланировать отдых втроем, то отпуска не совпадали, то у кого-то денег не было.

      А денег не было, в основном, у Наташи Кравченко. Все заработанное ею (а это небольшая зарплата медсестры плюс подработки уколами) она тратила на дорогую косметику, особенно помаду, да шерсть для вязания.

      Ее шкаф в спальне просто забит был свитерами, кофтами и шалями с носками, которые она беспрестанно вязала.

      Часть из них она раздаривала подругам или любовникам, остальное копилось и ждало своего часа.

      Вязание стало для нее настоящим наркотиком. Когда бы к ней ни пришли, она встречала всех в толстом свитере или кофте, на диване – несколько незаконченных вязаных работ, повсюду спицы, клубки шерсти, и губы всегда ярко накрашены, даже когда их никто не видит и она дома совсем одна.

      Соня же своим маникюром (особенно педикюром) зарабатывала больше Наташи, деньги копила, а накопив, спускала на духи. На ее туалетном столике всегда стояло несколько флаконов с драгоценными ароматами. Она разбиралась в брендах, знала, где, в каких интернет-магазинах и когда будут скидки, следила за этим, и когда получала очередную посылочку, радовалась, как ребенок.

      Вещей у Сони было не так много, все дорогие, качественные, но и носились они подолгу, даже когда надоедали. А еще она очень любила шоколад. Горький, темный. В ее спальне под кроватью имелся небольшой чемодан, сохранившийся еще со времен детских (как она любила говорить, «пионерских») лагерей, в котором она хранила шоколад. Коробки, плитки, наборы, жестяные банки. Шоколадом она заедала стрессы.

      – Да бог с ней, с этой Тропининой! – вдруг встрепенулась Наташа и цокнула чашкой по столешнице. – Я вот сижу и думаю, как бы нам поинтереснее встретить Новый год, а мысли снова и снова возвращаются к Максу. Вот смотрю на его старые кроссовки под столом, на его стол, за которым он много работал, делал назначения – словом, тратил время на писанину, вместо того чтобы оперировать… И мне не верится, что его уже нет здесь почти месяц! Что никто не ущипнет меня за щеку, не поцелует утром, типа, доброе утро, Натка. Он такой ласковый был, такая душка! Куда делся?

      – Да уж… Тропинин ваш классный мужик был, – вздохнула Соня.

      – Ты дура, что ли? – набросилась на нее Наташа. – Чего это ты про него в прошедшем времени? Да он живее всех живых! Вот увидишь, он вернется! Откроет дверь, войдет, такой здоровый, высокий, проведет ладонью по своим роскошным светлым волосам, взъерошит их, улыбнется, показывая все свои тридцать два зуба и скажет…

      – …здорово, девчонки! – с трудом из-за сухого горла продолжила за нее Тамара.

      – Тамара, только не вздумай плакать! – пригрозила пальцем Наташа. – Мы все по-своему его любим. Другое дело, что он никогда не станет нам больше чем другом. Мы все знаем, как ты убивалась, когда он пропал. И знаем даже почему. Потому что среди всех мужиков, с которыми мы знакомы и которые нас окружают, он – самый достойный.

      – Да он человек какой! – судорожно вздохнула Тамара. – Золотой характер, легкий.

      – Я рада, что свитер