Все Легенды. Михаил Веллер

и тот прекрасный и волнующий смысл, который оно придавало – еще в перспективе – самым невинным словам и поступкам.

      Мать пару раз, вопя на весь двор: «Я тебя отучу блядовать!!», таскала ее за волосы и лупила по щекам, согласно канонам здорового народного воспитания, пока не смирилась с судьбой, вспомнив, вероятно, что смирение есть первейшая христианская добродетель, особенно когда все равно ничего не получается изменить. Ей некогда было убиваться поведением дочери, ей работать надо было и дом держать. А отец как пил, так и продолжал, и, жутко матеря шлюху-дочь, про себя, естественно, мечтал отодрать ее подруг.

      – Ты думаешь, сука, как дальше жить будешь?!

      – Думаю.

      – И что же ты думаешь?!

      – Или на панель, или замуж. Прокормлюсь. За сто рублей работать не буду, не волнуйтесь.

      – Что ж это ты за сто-то не будешь?

      – Да на одну косметику и белье больше уходит.

      – Ах, вот как! А что ж ты умеешь делать-то, что сто рублей тебе уж и мало?!

      Марина ответила, что она умеет делать. И это она действительно умела, все парни знали и друг другу рассказывали.

      И ее даже никак нельзя было считать порочной. Естественная, как дитя природы, цветок на городском асфальте. Даже милая.

      2. Влипла

      Разумеется, она довольно быстро залетела, то бишь забеременела, и неделю в ужасе прорыдала по ночам. От мальчиков она не дождалась сочувствия: «А я что у тебя, один был?..», а от родителей уж не могла рассчитывать дождаться понимания: «Ну что, нагуляла пузо, шлюха?!»

      Разумеется, в женской консультации она встретила внимания и такта не больше, чем встретит окурок в пылесосе, если ему понадобится справка о простуде. «Уже третья школьница сегодня…» – сказала у умывальника за занавеской врачиха медсестре. «Дорвались до сладкого. Ничего, теперь узнает, что это такое», – ответила сестра.

      Марина узнала. В абортарии, будничном, как очередь за водкой, на нее цыкнули, наорали, без всякого наркоза выпотрошили, как курицу: «Следующая!» – равнодушно, как к животному, и брезгливо, как к падали.

      Плывя от смертной тоскливой боли, она доползла до туалета, непереносимо хотелось курить, затянулась под форточкой, вспомнила с резанувшей жалостью к себе, как варилась заживо в горячей ванне с горчицей, пережигая нутро водкой, надеясь избавиться так, без кошмарной операции, и с дикой ненавистью, расчетливой злобой подумала о них, которым кататься, не саночки возить.

      Но и саночки, как известно, бывают разные.

      Потому что вскоре она подцепила триппер, уж это как водится, уж без этого тоже не бывает, и снова сполна прошла весь круг мучений и унижений. И «приведите сначала всех партнеров», и «сообщим в школу по месту учебы», и «вы несовершеннолетняя, придите с родителями».

      И после этого с циничным мазохизмом ощутила у себя на лбу соответствующее клеймо.

      И тут-то ее и прихватил Карла, решив, что она уже вполне созрела для работы.

      3. В борделе

      Карла содержал нормальный публичный дом.

      То