Все Легенды. Михаил Веллер

Он нес состояние всей своей жизни.

      Плюс тот же демократично торчащий банный веник и пивное горлышко.

      Он шел спокойно, и через каждые сто метров мигал своим мальчикам. И мальчики мигали в ответ и снимали оцепление, освобождаясь по своим делам.

      Так он дошел до своей линии и позволил себе закурить. И у подъезда глубоко вздохнул, кивнул мальчику на противоположной стороне, выкинул окурок и взялся за ручку двери.

      И тут услышал за спиной властное и хамоватое:

      – Стойте!

      И ощутил, увидел на своем плече грубую крепкую руку в милицейском обшлаге.

      С деревянным спокойствием он отпустил дверь и обернулся.

      – Ну что? – осклабясь, спросил милиционер.

      – Простите, не понял? – ровно ответил Фима.

      – Как называется то, что вы делаете? – карающе и презрительно допросил мент.

      – Что же я делаю? – еще ровнее спросил Фима и поднял брови.

      – А вы не догадываетесь?!

      – О чем? Я иду к себе домой.

      – Домой, – со зловещей радостью повторил милиционер. – А это что?

      – Это? Бутылка пива. После бани.

      – Бани, значит. А в портфеле что?

      – Мыло, полотенце, мочалка и грязное белье, – ровно до удивления сказал Фима. – А что?

      – Что?! – грянул милиционер. – А эт-то что?! – И ткнул пальцем к окурку, брошенному в метре от урны. – Окурок кто на тротуар швырнул?! – слегка разбудоражил он в себе сладкое зверство справедливой власти над нарушителем, тупой лимитчик, белесый скобской Вася, вчера из деревни, осуществляя власть в явном своем превосходстве над этим… жидовским интеллигентом в шляпе.

      – Простите, – вежливейше сказал Фима и только теперь услышал нарастающий потусторонний звон.

      Он наклонился и взял окурок, чтоб бросить его в урну, и в этот миг его шляпа свалилась с головы прямо на асфальт, и нечем было ее подхватить, потому что одной руке нельзя было расстаться с портфелем, а другой следовало обязательно кинуть сначала окурок в урну. И, наклоненный, он увидел, как большой, грубый, черный, воняющий мерзкой казенной ваксой милиционерский сапог глумливым движением близится, касается белоснежной драгоценной шляпы и, оставляя отметину, откидывает ее по заплеванному асфальту в сторону.

      Звон грохнул беззвучными небесными литаврами, Фима выдернул из-под мышки пистолет и трижды выстрелил милиционеру в грудь.

      Потом поднял шляпу, медленно и бережно вытер ладонью и надел на голову.

      Не взглянув на тело, растер ногой окурок и тихо вошел в подъезд, аккуратно закрыв за собой дверь.

      Двое мальчиков спускались навстречу с площадки с раскрытыми ртами.

      – Свободны, – устало сказал им Фима. – Вас здесь не было. – И стал подниматься по лестнице к себе домой.

      – Мама, – сказал он, – я хочу отдохнуть. Если позвонят – проводи ко мне.

      На суде, уже после его последнего слова, расстрел шел однозначно, судья не выдержала:

      – Ну скажите, за что вы все-таки его убили?

      – За