Живые не любят умирать. Маргарита Малинина

Когда ты успел это все вымерить, геодезист?

      – Я же Жека! – загордился собой Евгений, а я его зауважала.

      – Сейчас без десяти восемь, – сказал Паша, посмотрев на часы. – Где-нибудь через час… очень даже можно.

      – Нет, – возразила я, – лучше в начале десятого: у прислуги рабочий день в девять заканчивается, либо к себе в комнату уйдут, либо домой уедут, что для нас еще лучше.

      – О’кей, – одобрил Женька. – В девять часов десять минут собираемся здесь.

      Ровно за пять минут до назначенного времени в моей комнате, предварительно постучав, появился Женя. Минуты через две – Паша.

      Я похвалила парней за пунктуальность, которой сама всегда была лишена и потому считала ее особенно положительным качеством, и мы скучковались у окна. За оным было отвратительно светло.

      – Безобразие, – молвил Жека, глядя в окошко.

      – Может быть, подождать, когда стемнеет? – предложила я, водя пальцем по гладкому стеклу.

      – Раньше половины одиннадцатого не стемнеет. Но время у нас есть. Можем чуть-чуть подождать.

      Ребята оторвались от созерцания окрестностей, упрямо не желавших потонуть наконец в полумраке, и устроились на моей кровати. Я посчитала за благо не пребывать в такой близости от них и потому уселась в кресло.

      – А почему Юля не поехала? – спросил у меня Самойлов, старательно пряча за маской безразличия свой глубокий интерес к моей ближайшей подруге.

      – Юля не смогла поехать, ей не до этого.

      – А что такое? – маска безразличия свалилась на пол, обнажив беспокойство и заботу.

      – Да не из-за чего переживать. Приболела малость, – про личную драму я, разумеется, умолчала.

      Паша тяжело вздохнул: он тоже не любил болеть.

      Мы посидели еще немного.

      – Уже двадцать пять минут десятого, – изрек Логинов, поглядев на мой настольный электронный будильник. – Пошли, что ль, сколько можно сидеть?

      – Ты уверен? – произнес Павел таким голосом, точно сам в необходимости куда-то идти уверен однозначно не был.

      – Так, все, хорош. Или мы идем туда сейчас же, или…

      – …Ты струсишь и убежишь? – умело ввернула я.

      – Что?! – Он спрыгнул с кровати.

      – Тише, ребята, – попробовал примирить нас Самойлов. – Давайте не будем ругаться из-за ерунды. Надо уважать друг друга! Лучше посмотрим, что делается на улице, вдруг там уже стемнело?

      – Ты забыл добавить: «Давайте жить дружно!» – проворчал Женя, но к окну послушно подошел. И я – вслед за ним.

      По-моему, стало еще светлее. Эту мысль я и попыталась донести до соратников.

      – Какая разница – светло, темно… – Женька отпрянул от окна и отвернулся.

      – Я не хочу, чтобы нас увидели.

      – Ладно, ждем еще десять минут и уходим, – привел нас к консенсусу миролюбивый Павел, и на этом ситуация разрешилась.

      Покорно выждав шестьсот секунд, которые в процессе молчания и душевного беспокойства, плавно перерастающего в жгучий страх, показались бесконечностью,